«Прямо здесь и сейчас решается моя судьба и судьбы моих друзей». Игорь Ермолов и Николай Сасев выступили с последним словом в суде
28 мая в суде Московского района г. Минска обвиняемые по уголовному делу о лазерных указках выступили с последним словом. Политзаключенных Игоря Ермолова, Владислава Корецкого, Николая Сасева и Дмитрия Конопелько обвиняют в подготовке к массовым беспорядкам (ч. 1 ст. 13 и ч. 2 ст. 293 УК) и обучении или иной подготовке лиц к участию в массовых беспорядках (ч. 3 ст. 293 УК). Гособвинитель Роман Бизюк запросил для них по 5 лет колонии усиленного режима.
Дело ведет судья Светлана Бондаренко.
В суде по делу о "лазерных указках" прошли прения сторон
«Почему тогда не говорить, что указки – для совершения акта терроризма?» Аргументы защиты в прениях сторон по делу волонтеров штаба Бабарико
Игорь Ермолов начал свое выступление с комментариев по каждому из пунктов предъявленного прокурором обвинения.
- Игорь Ермолов в суде Московского района. Фота Белсат
Он пояснил, что в материалах дела нет доказательств того, что он или другие обвиняемые были осведомлены о призывах к массовым беспорядкам в Минске, никто не упоминал о них в разговорах. Принимать участия в массовых беспорядках политзаключенный не собирался.
«Я не испытываю политической или идеологической вражды к кому бы то ни было, я не вел и не собирался вести никакую деструктивную деятельность, в том числе направленную на обострение напряженности в обществе. Никаких доказательств обратного в ходе судебного следствия предоставлено не было.
Я не думал ни о каком силовом противостоянии людям с оружием, и такого противостояния не было во все дни и во всех местах города, где я был. Я лично ни разу не видел, чтобы безоружные протестующие вступали в столкновения с людьми с другой стороны, или предпринимали какие-либо насильственные действия. Это я указывал в своих показаниях, а также это следует из показаний свидетелей, которые в разные дни находились в тех же местах, что и я, и говорили в суде, что не видели каких-либо насильственных действий со стороны протестующих.
Я негативно отношусь к насилию и к людям, неправомерно его применяющим, независимо от их политической позиции и от идеологических установок.
Единственное совместное и согласованное действие с Корецким, Сасевым и Конопелько у меня было в непосредственном посещении протестного мероприятия. На самом мероприятии я делал, что сам хотел. Кто-то наблюдал, кто-то, как я, общался с другими людьми. Регулярно мы теряли друг друга из вида.
Какого-то предварительного плана и договоренности о месте, которое посетим, не было. Также заранее мы не договаривались о времени. О том, что обвиняемые не действовали совместно и согласованной группой свидетельствует и то, что у большинства даже не было телефонов друг друга. Из телефонного разговора между Корецким и Сасевым 12 августа следует, что Владислав узнал номер телефона Николая только в этот день, а телефон Конопелько из никто не знал. Они даже не помнили, как зовут Дмитрия, и называли его в своих показаниях «парнем спортивного телосложения» или «четвертый парень».
Какого-то конкретного плана по использованию указок не было, и показания у всех обвиняемых по этому поводу разные, как и у свидетелей. Также какого-то плана и предварительного сговора не было и по вопросу раздачи указок. На вопрос, как и кому раздавать, обращенный ко мне, я отвечал так, чтобы каждый сам принял решение.
У меня есть основания думать и утверждать, что Воскресенский давал неправдивые показания по некоторым событиям. В автомобиле не было ни рогаток, ни «ежей», как об этом зачем-то утверждал Воскресенский. Никто из обвиняемых их не видел, как и свидетель Горбачев, который находился на заднем сидении в автомобиле.
Согласно показаниям обвиняемых, из всех предметов были расфасованы и распределены только лазерные указки. Молотки, петарды, зажигалки я положил в авто и больше в тот день не доставал ни в Серебрянке, ни в Уручье, ни в районе «Риги». Об этом также показывает свидетель Горбачев, который утверждает, что ничего из этих предметов не видел у обвиняемых, хотя находился с ними рядом.
Как уже обосновывали защитники, при помощи лазерных указок невозможно совершить ни одно из действий, определяющих массовые беспорядки. Никто из свидетелей, присутствующих в офисе, не говорил о том, что кто-то из обвиняемых планирует раздавать что-то кроме лазерных указок.
Меня никто не спрашивал, не просил и не принуждал к участию в массовых беспорядках, равно как и к вовлечению иных лиц в преступную деятельность или предоставления им средств и орудий для совершения преступлений. Поэтому я не мог и не давал такого согласия. Воскресенский, который не явился в судебное заседание, в своих показаниях говорит, что инициатива с приобретением указок и идея о раздаче их на протестных акциях принадлежит мне. Он заявляет, что я попросил у него деньги на покупку указок. Но в его показаниях присутствует большое количество логических нестыковок и откровенно противоречащих друг другу показаний. Я никогда не просил у него денег, мы не были в дружеских и даже приятельских отношениях, чтобы я мог позволить себе говорить с ним о деньгах.
В ходе судебного заседания не было установлено, что я либо кто-то другой из обвиняемых предоставил третьим лицам какие-либо предметы. Также не было доказано, что в местах, которые я посетил, проходили беспорядки. Когда мы приехали в Серебрянку, и Сасев отдал мне указки, находившиеся у него, я понял, что он раздавать их не планирует, и принял решение, что тоже не буду раздавать лазерные указки. Причинить вред здоровью либо причинить телесные повреждения при помощи указок невозможно, что подтвердила врач-офтальмолог в суде.
Я, как и другие обвиняемые, не раздавали указки по собственной воле, а не в связи с невозможностью такой раздачи. Я не намеревался участвовать или посещать массовые беспорядки, и не посещал их. Я не только не осознавал возможность такого участия, а максимально старался избежать его.
2 часа и 46 минут – ровно столько я находился непосредственно в места проведения протестных акций, и было где-то 1,5 часа, когда никто не мешал, и при наличии желания можно было совершить какие-то действия. Даже, если предположить, что имело место приготовление, чего не было, то ответственность не наступает при добровольном отказе от действия (ст. 15 УК). Из всего этого следует, что или не было желания и намерения совершать какие-либо преступные действия и не было приготовления к ним, или произошел добровольный отказ.
На следующий день – 12 августа – я не планировал идти на какие-либо мероприятия, о чем есть сведения в телефонных разговорах. Также есть разговоры Корецкого и Сасева о предполагаемом моем задержании, и Сасев высказывает предположение, что меня задержали из-за работы в штабе Бабарико, либо просто ГАИ остановили и задержали. Никаких предположений о том, что меня могли задержать из-за событий 11 августа не было, т.к. ни я, ни другие обвиняемые не планировали и не осуществляли приготовление и не совершали преступных действий.
Никакой преступной деятельности я не вел. С момента описанных в обвинении событий прошло около 18 часов. То есть за время моего и других обвиняемых нахождения на протестных акциях никто из нас задержан не был. Я был задержан спустя почти сутки, а следующие задержания после моего - спустя двое суток. Из этого можно сделать вывод, что ни я, ни другие обвиняемые не планировали никакую преступную деятельность в этот и последующие дни, как и не планировали и не осуществляли в предыдущие дни.
Государственный обвинитель достаточно вольно во многих случаях делал выводы не из конкретных событий или конкретных фактов, а в общем.
В своих показаниях Корецкий говорит о том, что не видел, как я кому-то передавал указки, а показания данные ранее, в так называемом заявлении, объясняет тем, что писал их под давлением. И знаете, я ему верю. На меня тоже оказывалось давление в СИЗО КГБ. Первую неделю до заключения я провел в госпитале. И видимо за эту неделю оперативники стали чуть помягче. Когда меня только привезли туда в день задержания уже с поломанными ребрами, пневмотораксом и сотрясением мозга, оперативные сотрудники, задавая вопросы и получая устраивающие их ответы, сказали, что сейчас засунут мне дубинку прямо в <нецензурная брань>, и там во дворе КГБ начали насильно сдирать с меня джинсы. После возвращения из госпиталя руководитель оперативной группы всего лишь угрожал мне, что если я не расскажу то, что мне прикажут, меня отправят в такую зону, где, по его словам, меня «будут драть сзади с утра до вечера». Его подчиненный чуть позже говорил, что цыгане на этапе отберут мою рубашку, а на зоне мне каждую неделю будут зашивать очко. И дополнительно угрожал воздействовать на меня физически. После этого я перестал надевать рубашку на встречи. Еще в августе я рассказал об этих беседах адвокату, не сейчас эта информация появляется. Поэтому я вполне верю, что Корецкий мог писать заявление под давлением и под диктовку. Ну и да, никто из них не исполнил свои угрозы, слава богу».
В своем последнем слове Ермолов сказал:
«У меня обостренное чувство справедливости. Это у меня от родителей, и я горжусь этим. Те события, которые я увидел сразу после выборов, показались мне совсем неправильными. Мне хотелось заступиться за людей, которых избивали, над которыми издевались на улице вооруженные люди, но без помощи ответного насилия. Мне, например, очень не нравились события во время революции в Киеве в 2014 году. А идея с лазерными указками, которую предложил Воскресенский, мне показалась как раз подходящей: это была возможность помешать убить или ранить мирных протестующих, но при этом совершенно безвредная для другой стороны. Я не собирался принимать участие в массовых беспорядках, не приготовлялся к участию в поджогах, погромах, уничтожении имущества, насилии над личностью и вооруженном сопротивлении органам власти. Как и не собирался такие события материально обеспечивать.
В какие-то моменты судебного заседания я возможно задавал слишком много вопросов и недостаточно хорошо их формулировал. Но я делал это не из неуважения к суду или желания затянуть процесс. Просто мне кажется, что в данной ситуации каждый вопрос был важен. И возможно именно этот, очередной вопрос свидетелю дополнительно покажет мою невиновность.
Несмотря на то, что у меня опытный адвокат, я старался изо всех сил самостоятельно разбираться во всех тонкостях и этим увеличить свой шанс на положительный исход процесса. И потом в первую очередь поскорей обнять моих родителей, которые приходят на каждое заседание, поговорить с ними и постараться сделать так, чтобы в их жизни больше не было таких негативно-волнительных моментов.
Мне кажется, что у всех участников и зрителей процесса, а главное, я надеюсь, у суда сложилось понимание того, что предъявленное обвинение является совершенно необоснованным.
Прямо здесь и сейчас решается моя судьба и судьбы моих друзей на ближайшее время. В том числе здесь решается судьба честного имени, судьба справедливого решения.
Я не сделал ничего такого, за что меня можно было бы отправить на 5 лет колонии. Я это понимаю, и все это понимают.
Еще я понимаю, что не всегда мы можем принимать те решения, которые хотим. Но я точно знаю, что намного больше пользы я принесу своей стране, не отбывая наказание в лагере, а оставаясь на свободе».
Следующим с последним словом выступал Николай Сасев. Он также остановился на некоторых аспектах обвинения.
- Николай Сасев в суде Московского района. Фота Белсат
«Я с самого начала хотел бы заявить, что неприятие насилия во всех его формах всегда является для меня определяющим в любых условиях и в любых обстоятельствах. Я был там – на сборах граждан, но в мои намерения не входило участие в массовых беспорядках. Я бы хотел пояснить суду соответствие своего ненасильственного видения тем действиям, которые были рассмотрены в ходе процесса. Я бы просил суд рассматривать их именно в этом контексте. Вначале я бы хотел разобрать происшедшее в офисе, что было зафиксировано на видео, которое в полной мере было предоставлено суду. Вечером 11 августа прошлого года я приехал на Чехова, 3 по приглашению своего друга Игоря Ермолова, не зная, что находится по данному адресу, кто там будет присутствовать кроме него и что будет происходить. Это четко видно на записи, где я смущаюсь от вида незнакомых людей и ни с кем не здороваюсь, приветствую своего друга Игоря.
Я никогда не называл данное помещение словом «штаб». Для меня это был лишь единожды посещенный полуподвальный офис, в котором я провел полчаса своей жизни, и событиям, в нем происходившим, я значения не придавал. Собираясь на встречу с Игорем, я захватил с собой приобретенные по его просьбе маленькие молотки, которые в последствие ему и передал, что подтверждается показаниями Ермолова в суде. Никакого обсуждения о намерении использования переданных Игорю молотков не велось, потому как таких намерений просто не существовало. Видеозаписи из офиса в полном объеме подтверждают мои слова.
Придя в офис, я вставлял в лазерные указки батарейки. Схожая указка была у меня много лет и использовалась мною в романтических целях: во время вечерних прогулок с моей девушкой я светил ей в направлении холодных звезд, и от этого нам становилось теплее. Я до сих пор пребываю в полной уверенности, что этот предмет не несет никаких угроз для здоровья человека, и я не одинок в своем суждении. Мое мнение было подкреплено показаниями эксперта – врача-офтальмолога, которая является сотрудницей МВД. В своих показаниях она подчеркнула невозможность причинения вреда лазерной указкой, в том числе теми, которые были представлены суду.
Отдельным образом мне бы хотелось обратить внимание суда на то обстоятельство, что на единственно заданный в офисе мне вопрос, а именно о бросании петард, я ответил отказом. Более того, этот отказ был категорическим и дан моментально без раздумий и обсуждений. Меня спрашивал об этом мой друг, Игорь Ермолов, человек, которого я знаю более 10 лет и к которому испытываю глубокое доверие. И тем не менее, я отказался от бросания петард, что подчеркивает то, что моя позиция, заключавшаяся в том, что я не собирался принимать участие в никаких действиях, осталась неизменной.
Так о каких намерениях участвовать в массовых беспорядках: поджогах, погромах, вооруженном сопротивлении представителям власти, насилии над личностью, уничтожении имущества, мы можем вести речь, когда я отказался даже бросать петарды? Я признаю, что я привез и предложил респираторы, очки, беруши присутствующим. Данные вещи были куплены мною про запас: у меня дома идет ремонт, и в ходе следствия данная информация нашла подтверждение. Я предложил эти предметы присутствующим лишь потому, что не хотел, чтобы кто-то из них случайно пострадал. Вот и все мои мотивы.
Все происходящее было спонтанным. Я понимал, что Игорь мог приобрести для себя указку, потому что мы до этого беседовали, и он моей указкой интересовался. Появление в офисе иных предметов, таких как петарды и две зажигалки, стали для меня полной неожиданностью. Никакого обсуждения, в том числе с Игорем, о приобретении данных предметов или их использовании я не вел. Я взял с собой молоток, который положил в свой рюкзак только потому, что видел, что Игорь собирается взять с собой достаточно большое количество вещей, а у меня в рюкзаке оставалось свободное место, но вернул я его ему еще до приезда к месту сбора граждан. Также я взял с собой два пакета с указками, но покинув офис, я сам еще до прихода на место сбора граждан решил, что не буду никому их раздавать, и без лишних разговоров вернул все имевшиеся у меня указки Игорю.
По приезду на место сбора граждан я, как и все, вел себя спокойно: не предпринимал никаких действий, не нарушал общественный порядок, никаких предметов не раздавал, что подтверждает свидетель Горбачев. Возвращаясь от места сбора людей к автомобилю, все вели себя адекватно, никто не был запыхавшимся и ни на ком не было следов применения спецсредств. Это указывает на то, что никто не собирался предпринимать активных действий.
Участие Игоря в штабе Бабарико я считал главной причиной его исчезновения, о чем сообщил в телефонном разговоре Владу Корецкому. И я и подумать не мог, что я, Ермолов и Корецкий совершили какие-либо преступные действия или имели намерение их совершить. Конечно, я был несколько эмоционально перегрет, переживая за Игоря, из-за чего мне пришла идея переждать данные события в Москве. Ехали мы открыто: в повседневной одежде, покупали билеты в кассах вокзала и не предпринимали попыток к конспирации. Ни я, ни Корецкий никакого сопротивления не оказывали, аресту не препятствовали, вели себя адекватно.
Из характеризующих меня сведений, в том числе представленных теми, кто был допрошен в рамках процесса, следует, что я спокойный человек, не склонный к насилию и агрессии, что соответствует действительности. Я никогда в своей жизни не ввязывался и не ввязался во что-либо противозаконное, не состоял на учетах. Более того, я почти 10 месяцев нахожусь под стражей. За это время я побывал в двух СИЗО, и за столь длительный промежуток времени в мой адрес ни разу не поступило замечаний со стороны администрации или работников учреждений. Я не создавал конфликтов и не участвовал в них, и со всеми уживался в мире, что прямо следует из характеристики, представленной суду.
Я никогда не имел конфликтов ни в школе, ни на танцах, ни в каких либо других коллективах, не имел приводов в милицию, всегда старался помогать окружающим, иногда даже в ущерб себе. Я никогда не вел себя агрессивно.
Я хотел бы обратить внимание на ситуацию, сложившуюся в моей семье. Моя мама умерла, когда я был еще ребенком. И тогда моя бабушка заменила мне ее и со всей ответственностью подошла к моему воспитанию, вложив самые добрые и светлые чувства, которые движут мной и по сей день. Своим искренним примером она вырастила меня спокойным, отзывчивым и добрым человеком, которого вы видите перед собой сейчас. И я ей крайне благодарен за это. Но, к сожалению, состояние ее здоровья сейчас очень тяжелое и становится хуже день ото дня. Находясь на свободе я ежедневно ей помогал, как с бытовыми, так и с другими вопросами, стараясь сделать ее жизнь хоть немного лучше. И сейчас ей тяжело, гораздо тяжелее, чем мне. У нее не осталось родственников, которые способны осуществлять должную заботу.
Мне действительно крайне тяжело об этом говорить, и я никогда не думал о том, что мне придется говорить это на столь большую аудиторию и использовать как аргумент. Я никогда не думал, что то, что касается моей семьи, станет предметом общего обсуждения. Я искренне прошу вас рассмотреть, как факты, которые я изложил, так и мою семейную ситуацию, и единственное, о чем я прошу, - не назначать наказание связанное с лишение свободы».
Владислав Корецкий сказал, что считает свою невиновность полностью доказанной, и не посчитал нужным говорить последнее слово.
Последнее слово Дмитрия Конопелько будет заслушано на следующем заседании, которое состоится 4 июня в 11.30 утра.
|
Игорь Ермолов, Николай Сасев, Владислав Корецкий и Дмитрий Конопелько были признаны политзаключенными. Поддержать их открытками и письмами можно по адресу: СИЗО-1, 220030, г. Минск, ул. Володарского, 2. |
Правозащитный центр "Весна" с помощью волонтеров отслеживает этот судебный процесс
