«В этой клетке нет преступников». Что говорили в прениях по делу об участниках чата
Пятого-шестого июля прошли прения по делу десяти политзаключенных, которых обвиняют по нескольким статьям уголовного кодекса: 218, 293, 295. Дело рассматривает судья Дмитрий Остапенко. Гособвинение поддерживает старший помощник прокурора Ленинского района Минска Александр Романович. Дело рассматривает судья Дмитрий Остапенко.
Несколько политзаключенных заявили о пытках во время задержания или написаний «чистосердечных признаний».
Всех их обвиняют в участии в участии в телеграм-чате «радикального направления». В показаниях фигурируют несколько чатов – в частности, «ОГСБ», «Подработка Минск», «100», «101». Кроме этого – в намерении повредить или уничтожить три «Табакерки»: именно это, по версии обвинения, они хотели сделать 29 сентября, когда задержали основную часть участников чата.
Почти месяц рассматривается дело десяти политзаключенных: некоторые из них заявляют о пытках
Что говорил гособвинитель?
Александр Романович запросил для десяти политзаключенных лишение свободы, сроком от пяти до девяти лет, в колонии усиленного режима.
В прениях он подчеркнул, что ответственность за приготовление к преступлению наступает по той же статье, что и за оконченное преступление.
По мнению гособвинителя, приготовление к преступлению, предусмотренное ч.1 ст 13 и ч.3 ст. 218 УК, выразилось в создании обвиняемыми устойчивой группы, объединенной общей целью поджога ларьков «Табакерки». Для этого был создан закрытый чат, в который мог попасть лишь проверенный человек. Его члены обсуждали варианты уничтожения «Табакерок» путем их поджога, подбирали места, способ поджога, пути отхода после совершения преступления, а также результаты испытания зажигательной смеси. Обвиняемыми предпринимались меры конспирации, направленные на утаивание своего преступного замысла. Была определена дата и место поджога, которые участники группой одобрили, тем самым выразив согласие на участие в преступлении. «Группа лиц по предварительному сговору» подтверждается распределением ролей между обвиняемыми при совершении преступления, а также созданием телеграм-канала, где осуществлялось приготовление к поджогу.
Поскольку уничтожить «Табакерки» планировалось путем поджогов, действия подлежат квалификации как «преступления, совершенные общеопасным способом». Особо крупный размер подтверждается превышением стоимости «Табакерок» 1000 базовых величин.
Говоря о квалификации действий обвиняемых по ч.1 ст. 13, ч. 2. ст. 293 УК, гособвинитель отметил, что действия квалифицируемы верно: обвиняемые состояли в сообществах опозиционного и протестного характера, выражали свою готовность к открытому сопротивлению, в том числе, вооруженному, с представителями правоохранительных органов, уничтожению и повреждению имущества силовых структур, в том числе, и личного имущества, блокировки дороги. С этой целью обвиняемые неоднократно встречались лично, приняв участие в несанкционированных мероприятиях, повреждении автотранспорта сотрудников милиции, обсуждении планов иной деятельности.
Александр Романович закончил свою речь словами:
«Следует отметить, что родной брат обвиняемого Белько и его товарищ охарактеризовали обвиняемого, как человека верующего в Бога, христианина, говоря, что он «проявляет лучшие человеческие качества». Однако, с учетом характера и мотивов преступных действий Белько, можно сказать, что последний страха Божьего не имел, а без страха Божьего и страх перед государственной властью потерял!»
Что говорили адвокаты?
В прениях адвокаты подчеркивали, что вина обвиняемых не доказана и не содержит конкретики, а также не раз упоминали о презумпции невиновности. Также они подчеркивали, что обвинительный приговор не может быть основан на предположении: виновность должна быть подтверждена совокупностью доказательств, а любые сомнения в виновности человека трактуются в его пользу. Кроме этого – не раз обращали внимание на то, что доказательства, собранные с нарушением закона, не могут быть приняты для рассмотрения: таковыми, например, являются ряд "чистосердечных признаний". Все адвокаты просили полностью оправдать подзащитных.
По мнению адвоката Сергея Плониса, при расследовании были проигнорированы п.17 ст.6 УПК и ч.1 ст.18 УПК. Адвокат считает, что предварительное расследование было проведено односторонне, неполно и с явным уклоном в обвинительную сторону. Он напомнил, что сами по себе "массовые беспорядки" не являются преступлением, а лица, присутствующие и даже поддерживающие их, но сами не совершающие общественно опасные деяния, не подлежат уголовной ответственности. Защитник подчеркнул, что массовых беспорядков с участием Плониса не было, он уверен, что ни по одной из вменяемых статей состава преступления не было. Адвокат отдельно отметил грубое нарушение процедуры ст.223 УПК при проведении опознания фигурантов дела Слащёвым во время следствия.
Защитник Артёма Косаковского отметил, что доказательством в деле его подзащитного служит протокол обыска, из которого следует, что рогатки, кабель, нож были найдены не при задержании обвиняемого. Также на видеозаписи с показаниями Артёма предтавлена смонтированная версия, и на ней видны явные следы телесных повреждений. Адвокат также отмечает, что согласно протоколу осмотра места происшествия, телефон его подзащитного был обнаружен в РУВД: в материалах дела нет ответов, какие следственные действия проводились в этом помещении. Кроме этого, в обнаруженной переписке его подзащитного нет ни слова о преступлениях, которые ему вменяют.
Защитник Дмитрия Жебуртовича отметила, что вся вина его подзащитного в том, что он состоял и читал в чатах информацию определенной направленности: ни в чатах, ни при личных встречах с фигурантами Жебуртович не проявлял активность и не призывал к деструктивным действиям. Обнаруженные в ходе обыска вещи (например, газовый пистолет) принадлежат отцу обвиняемого.
"В обвинении указывается дача согласия на участие в действиях, осознание готовности своей и других лиц к участию в массовых беспорядках – данные выводы обвинения носят крайне субъективный и глубоко теоретический характер и больше напоминают литературно-художественный вымысел, не основанный на доказательствах", – сказала защитник.
Защитник Дмитрия Ластовского уверен, что из материалов следствия непонятно, в каких именно действиях подзащитного было обнаружено "приготовление к совершению преступления": этому нет даже косвенных доказательств. Он не участвовал в чате "101", а показания давал под принуждением.
Адвокат Евгения Пропольского напомнила, что ее подзащитный сообщал о применении насилия в отношении него с помощью его же электрошокера. Также она указала, что ни электрошокер, ни "заготовки для рогаток", изъятые у обвиняемого, не являются вещественными доказательствами вины подзащитного по материалам дела. Более того – подобные электрошокеры продаются абсолютно открыто. Понятыми же при осмотре рабочего места оказались милиционерами, что недопустимо, согласно УПК. Адвокат считает, что Пропольский не собирался в чем-либо участвовать: его не было ни на одной из очных встреч группы, а непосредственно перед задержанием он шел на свидание с девушкой.
Защитник Артёма Мицука, помимо уже указанных коллегами нарушений, привела еще одно — нарушение проведения фоноскопической экспертизы: в материалах дела отсутствуют протоколы "взятия" голосов для экспертизы. Таким образом, непонятно, кем и каким образом отбирались голоса.
Адвокат Павла Недбайло привела материалы дела с указанием на многочисленные процессуальные нарушения. Поскольку обвинитель отдельно остановился на личности Павла, защитница уточнила, что его судимость давно погашена. О том, что он не просто "встал на путь исправления", а уже исправился и оставил прошлое позади, свидетельствует то, что при определенных проблемах в первой семье суд определил место пребывания малолетней дочери с отцом – Павлом. Адвокат также указала на то, что ее подзащитный был сильно избит при задержании.
Защитник Ростислава Стефановича подчеркнула, что вступление в чаты и обсуждение в мессенджерах своего подзащитного не может считаться доказательством вины: никаких договоренностей участников чата по поджогу "Табакерок" не было. Также отдельно адвокат указал, что фактически обвиняемым вменяется два состава преступления за одно и то же действие.
Защитник Юрия Белько указала суду на многочисленные ошибки и нарушения при проведении экспертиз изъятого оружия и патронов. Кроме того, адвокат отметила, что ни на одном из револьверов, ни на одном патроне или затворах не было найдено ни отпечатков, ни следов генома Белько.
Адвокат Александра Резника отметила, что вещественное доказательство – 40 штук изогнутых гвоздей в зеленом пакете – обнаружились не при личном осмотре обвиняемого при задержании, а уже в служебном автомобиле РУВД, где обвиняемый находился на заднем сидении с наручниками на руках. Это зафиксировано видеокамерой, как и повреждения в области головы у Резника, который говорит, что хотел передать эти гвозди. Защитник указала, что непонятно, как именно Александр должен был совершить изъятыми у него вещами вменяемое ему преступление – поджог «Табакерки».
Защитник Александра Юрчика отметил, что его подзащитный последовательно давал показания о своей невиновности и непричастности к вменяемым преступлениям. Адвокат уверен, что участие в любых чатах и обсуждениях нельзя считать данным преступлением. Кроме того, в этот период времени, Юрчик страдал депрессивным расстройством, о чем есть документ в деле. Также защитник подчеркнул, что показания Слащева противоречивы и не подтверждаются другими показаниями.
Что говорили политзаключенные?
После прений обвиняемым предоставили последнее слово.
Четверо из них – Юрий Белько, Павел Недбайло, Сергей Плонис и Артем Мицук – отказались от последних слов. Последний сопроводил отказ следующим комментарием: «Я, пожалуй, откажусь, потому что мало ли, меня потом обвинят в приготовлении поджога суда».
На выступление Александра Резника зал отреагировал аплодисментами:
«Нельсон Мандела однажды сказал: «Тяжело разбудить того, кто притворяется, что он спит». В данный момент у меня не хватит времени и возможностей, чтобы разбудить разум и совесть определенного круга людей, поэтому я вкратце расскажу, как вижу то, что нам вменяют. Как уже неоднократно было замечено до меня, все обвинение построено на предположениях и не содержит твердого доказательства, подтверждающего намерение на свершение инкриминируемого нам преступления. Сторона обвинения навязывает нам свою точку зрения. Любая ситуация, которую можно рассматривать с обеих сторон, преподносится исключительно с выгодной для стороны обвинения позицией. При этом все неувязки этой позиции, все процессуальные нарушения, все противоречия, все доводы защиты игнорируются. По моему обвинению не доказано ничего: ни моя причастность к переписке, ни моя причастность к нику Алекс, ни участие на встречах. Более того – обвинение само опровергает это обвинение посредством билинга якобы моего телефона. Не доказано, что ежи, которые якобы у меня нашли, принадлежат мне. Не доказано мое намерение совершить преступление. Создается слишком явное впечатление, что следствию во что бы то ни стало нужно получить этот обвинительный приговор на не поддающийся здравому смыслу срок.
Что полезного может сделать человек в колонии? Абсолютно ничего. В обществе же он может приносить пользу работой, качественно исполняя свои должностные обязанности. Развивать институт семьи, участвовать в волонтерских движениях, принося людям пользу, вносить вклад в обогащение культурного достояния страны и еще много чего полезного. Все эти люди как раз этим и занимались. Познакомившись с характеризующим их материалом, мы видели, что они занимались этим довольно успешно. В этой клетке нет преступников, потому что любить свой народ и свою страну – не преступление. Желать быть полезным членом общества и приносить ему пользу – тоже не преступление.
Гораздо более преступно безосновательно и без каких-либо твердых доказательств отнять у человека восемь лет жизни ради своего продвижения по службе, благополучия или каких-то иных личных целей.
Будучи на суде, Якуб Колас сказал: “Лепш тры гады ў турме адседзець, чым хвіліну на волі падлюгам быць”. Я надеюсь на благоразумное и справедливое решение суда, но даже если приговор будет обвинительным, я поеду в колонию с чистой совестью, потому что я знаю, что ничего из того, что мне вменяют, я не совершал, мне не в чем каяться и признаваться».
Ростислав Стефанович подчеркнул, что ни с кем из обвиняемых ранее не встречался и личных переписок не вел, поэтому попросил суд игнорировать домыслы и предположения обвинения и вынести оправдательный приговор.
Александр Юрчик также посчитал справедливым оправдательный приговор, отметив: «Во всем, в чем меня, нафантазировав, пытаются обвинить, я не виновен. Те домыслы, которые были представлены, пусть останутся на совести тех, кто их сочинил».
Евгений Пропольский сказал, что не совершал тех действий, в которых его обвиняют, поэтому попросил не лишать его свободы:
«Неужели из-за того, что я общался в интернете и переписывался с людьми, меня сейчас могут судить? Как человек, не имеющий юридического образования, я не знаю уголовный кодекс: я не знал, что за переписку в интернете и просто общение есть уголовная ответственность. Хочу отметить, что ранее я не был привлечен ни к уголовной, ни даже административной ответственности, у меня есть постоянное место жительства и работы».
Дмитрий Ластовский также попросил оправдательный приговор и сказал, что никакого преступления не совершал, не планировал и не собирался совершать и планировать. «Как мы видим, все наше обвинение построено на предположениях и не имеет представленных гособвинителем фактов, в нем нет никакой конкретики. Я не скрываю: я участвовал в акциях – несанкционированных массовых мероприятиях, но никаких противоправных действий я не совершал. Я погасил штраф в полном объеме».
Дмитрий Жебуртович рассказал, что не было озвучено, кому конкретно с его стороны были адресованы сообщения в чате ОГСБ:
«Там состояли люди, которые представлялись сотрудниками правоохранительных органов и провоцировали всяческую агрессию в свой адрес. Я тоже не сдержался и что-то написал им в ответ. В свое оправдание могу сказать, что несмотря на мой спокойный характер, даже мне порой (неразборчиво) способен подменить разум. Если это были реальные сотрудники, которые действительно делали те вещи, про которые они писали, и зашли позлорадствовать, я считаю, у этих людей есть ярко выраженные садистские наклонности и психические отклонения, поэтому их необходимо изолировать от общества».
Также он отметил, что экспертиза в отношении ножей, признанных холодным оружием, могла быть сфальсифицирована, потому как даже по фотографии можно определить, что они не обладают определенными критериями. Дмитрий предположил, что это было сделано с целью дискредитировать его, и сделать из него «злодея». Также он выразил недоумение, почему к делу были приобщены некоторые бытовые предметы – например, перчатки. «Наличие топора в доме не делает меня по умолчанию Раскольниковым», – подчеркнул политзаключенный.
Жебуртович рассказал, что в одном из сообщений он называет людей без опознавательных знаков фашистами., так как фашисты тоже во время Второй мировой войны пытали военнопленных – занимались тем же, чем занимались эти люди при задержании протестующих. «Я не знаю, какая статья уголовного или административного кодекса в качестве наказания предусматривает пытки. Я изучил уголовный кодекс и такого там не нашел», – сказал он.
Резюмируя, Дмитрий еще раз подчеркнул, что не призывал использовать оружие, сам не планировал его использовать и отговаривал людей от этого, а также был против радикализации протестов. «Мои цели были исключительно мирными и заключались в защите мирного населения на акциях. Считаю, что в моих действиях нет никакого состава преступления – даже малейшего, и прошу вынести оправдательный приговор», – подчеркнул он.
Артём Косаковский также не признал себя виновным в инкриминируемых действиях. Также в последнем слове он рассказал, что его задержали сотрудники ОМОН, а в автомобиле неоднократно избивали. Кроме этого – дали зачитать на видеокамеру заранее напечатанный текст.
Родственники политзаключенных уверены: фактически обвинение построено на показаниях Слащёва, местонахождение которого в настоящий момент неизвестно. Более того – эти показания он неоднократно менял.
