Мама политзаключенного Евгения Кохановского: «У Женьки такой же сильный характер, как и у меня»

Мама политзаключенного Евгения Кохановского: «У Женьки такой же сильный характер, как и у меня»

За последние полтора года Олеся Кохановская видела своего сына Женю несколько раз: мельком – на трех судах и несколько часов – на свидании после приговора. Его осудили к 3,5 годам лишения свободы, отбывать которые Женю отправили в ПК №1. За те полгода, которые он там находится, его трижды отправляли в ШИЗО: вначале в августе, потом парень провел там весь ноябрь, а теперь находится там уже больше месяца. Последнюю передачу от родных он получил в сентябре, ему не отдают письма ни от кого, кроме мамы, бабушки и сестренки.

Про эти полтора года в жизни семьи и про то, почему Женя постоянно попадает в ШИЗО, «Весне» рассказала его мама Олеся Кохановская.

Евгений с мамой

ШИЗО, лишение передач и писем

– Женя не должен был оказаться там в августе. Если бы я знала, что так получится, я бы всеми силами отправила его подальше. Он тогда все выходные проводил у девушки в деревне, а в то воскресенье поссорился с ней и приехал домой. Вышел в магазин за сигаретами – и в следующий раз я увидела его только после суда. Но даже если он участвовал, давать за это 3,5 года – это такие у нас права?

Мне не давали свидания с ним во время следствия: говорили, не положено. Но после приговора уже не имели права не дать: я тогда чуть попала на свидание. Дважды я приезжала то дизелем, то маршруткой, но не успевала из-за большой очереди. Тогда я села на последний дизель и всю ночь ждала утра, пока можно будет увидеть сына. Сидела на лавочке возле СИЗО, платила таксисту, просто чтобы посидеть погреться в машине несколько часов: тогда был холодный апрель. Я чувствовала себя, как мать декабриста.

Потом должны были дать свидание в августе, мы с его сестренкой купили билеты, но он позвонил и сказал, что свидания не будет. Тогда ему не передавали даже мои письма, а он спрашивал в своих письмах: «Мама, почему ты не пишешь? Может быть, мне тоже не писать тебе?» Тогда я нашла женщину, которая ехала на свидание к своему мужу в эту колонию, и попросила передать Жене, что мама с сестричкой приедут к нему. Но его отправили в ШИЗО. Не приняли даже передачу.

Не приняли передачу для него и в декабре. Я собрала большую сумку – она настолько не закрывалась, что даже сорвался замок. Положила ему мандаринов, порезала колбаски, три вида вкусного сальца – думала, сын хорошо встретит новый год. Но он встретил его в ШИЗО, куда его отправили накануне. И вот он там минимум с 25 декабря – об этом мне сообщил человек, который недавно освободился из этой колонии. Он сказал, что там нет ни подушек, ни матрацев, а окошко постоянно открыто. Когда я узнала, что на кровати не деревянные, а металлические прутья, я так плакала!

На днях я звонила в колонию, и мне подтвердили, что передачу ему не отдали. Мне постоянно отвечают, что Женя звонит, как положено, но за эти полгода он позвонил только три раза. Ему отдают только письма бабушки, сестренки и мои, хотя я знаю, что ему пишут. Одна женщина, например, пишет ему каждую неделю. Говорит, что все равно, что не получает – все равно будет писать.

Письмо Евгения к маме: "Новый год принесет много положительных и принесет много перемен в лучшую сторону. Хочу пожелать также никогда не сдаваться, добиваться любой цели и не останавливаться на достигнутом. Пусть Господь прибудет и никогда не отступит в любой ситуации. У меня, мамочка, все хорошо. Пришла твоя посылка, сегодня пойду получать. Что там было, напишу в этом письме чуть дальше. Сейчас суббота, выходной дали, вот решил написать письмо".

У нас был хороший адвокат, который помог переквалифицировать одну статью. Если бы не он, Женю могли посадить на больший срок. Но первые полтора месяца его не пускали к сыну, а когда он вернулся со свидания с ним, сказал: «Мамочка, только не плачьте: да, били». Но пока его к Жене пустили защитника, у него осталась только одна ссадина на ноге. Мы подали жалобу в прокуратуру, но там ответили, что не было никаких превышений полномочий. На суде Женя говорил мало. Меня не пустили на одно из заседаний, где давали показания свидетели – ребята, которые в тот день были вместе с ним. Они свидетельствовали против него и остались на свободе.

Шахматы, характер и татуировки

– Человек, который мне звонил, сказал, что Женю постоянно сажали в ШИЗО просто так, поэтому я так понимаю, он специально стал нарушать правила, чтобы сидеть не просто так. Насколько я поняла, его даже готовили переводить на тюремный режим, но до сих пор держат в ШИЗО.

Женя с сестричкой

Наверное, если бы я попала в колонию, я вела бы себя так же принципиально. У Женьки такой же сильный характер, как и у меня. Он так же не соглашается ни с чем, я горжусь сыном. У меня юридическое образование, и раньше я работала секретарем на уголовных делах, где молодых парней отправляли на огромные сроки по «наркотической» статье – я ушла оттуда, когда поняла, что за все время не посадили ни одного дилера, которые действительно занимаются распространением. Я поняла, что не хочу это видеть и слышать. После этого устроилась в такси, но машину пришлось продать, чтобы оплатить адвоката. Сейчас работаю на арендной машине, но хочу открыть свое швейное дело по производству игрушек. Я хочу, чтобы Женьке было куда возвращаться – к его приходу хочу отремонтировать старый дом. Он вернется и закончит то, что я начну: он долго работал на стройках в Москве, сам научился всем вещам, поэтому много чего умеет.

Я хочу, чтобы вся Беларусь знала, какие у нас есть герои, которые не сдаются. У меня у самой большая семья и четыре сестры – поэтому своих детей я тоже старалась воспитывать в атмосфере доброжелательности, любви. Наша семья очень любит животных: мы все постоянно тащим домой лечить кошек. Еще один человек, который раньше освободился, рассказывал мне, что Женя очень щедрый. Пока у него было, чем делиться, он раздавал всем, что у него было. А когда у него ничего не осталось, он попросил у другого политзаключенного сигарету – и тот ответил, что у него у самого мало. Поэтому политзаключенный политзаключенному рознь. Но потом Женя бросил курить.

У него вообще сильный характер: чтобы не конфликтовать с отцом, он ушел из дома, и с 18 лет жил на даче самостоятельно. Потом уехал в Москву на заработки, приезжал сюда. Его отчислили из колледжа, не дав доучиться пару месяцев из-за конфликтной ситуации. И хотя я была против татуировок на лице, сделал их, потому что так захотел. Еще он очень любит шахматы – это у нас семейное. Но в колонии у него забрали деревянные шахматы. Не знаю, остается ли у него на что-то время, потому что, когда он не сидит в ШИЗО, работает шесть дней в неделю, выходной – только воскресенье. Он писал, что не всегда хватает времени даже писать письма.

Что помогает мне держаться? Наверное, то, что я его жду. Я теперь понимаю, почему до этого на меня сваливались какие-то сложности: я должна была стать сильной, чтобы выдержать то, что происходит с моей семьей сейчас. Сначала у меня были постоянные истерики – дочь, глядя на меня, тоже плакала. Она успокоилась, только когда я успокоилась и приняла ситуацию. Для этого я брала сверхурочную работу, чтобы просто отвлечься и не думать об этом. Сложно от бессилия. Когда я возила маленького Женю по врачам, можно было добиться, чтобы ему как-то помогли, а сейчас другая история: ничего не можешь сделать – только сидеть и ждать.