Блог Алеся Беляцкого: Музей. Как "Белорусская хатка" переехала с бывшей Захарьевской на теперешнюю Рабкоровскую

Правозащитник и литературовед Алесь Беляцкий, который с 14 июля 2021 года находится в заключении по политическо мотивированному уголовному делу против "Весны", пишет воспоминания о музее Максима Богдановича, где он работал директором с 1989 года по июль 1998 года. Печатается на "Свободных новостях" с сокращениями.

06.08.2021

Говоря о музее Максима Богдановича, нельзя не упомянуть о филиале ― "Белорусской хатке". Открывали ее летом 1991 года. Так сложилось, что открытие стало генеральной репетицией перед презентацией экспозиции в центральном здании музея в Троицком предместье.

Интересна история "Белорусской хатки". Дом стоял неподалеку от железной дороги. Крытое жестью деревянное строение с крыльцом на две половины, крепкий сруб смолистых стен площадью около 100 квадратных метров. Во время Первой мировой войны его снимал вместе с двумя сестрами Самуил Плавник, который писал и действовал в белорусском национальном движении под псевдонимом Змитрок Бядуля.

В 1916 году Максим Богданович приехал из Ярославля на родину в Минск после окончания юридического лицея. Змитрок Бядуля предлагал ему поселиться в свободной комнатке. Максим согласился. Так в одном доме жили вместе шесть месяцев молодые, самые талантливые на то время белорусские писатели ― эмоциональный мистик и ловкий рассказчик Змитрок Бядуля и модерновый поэт европейского образца, просветитель Максим Богданович.

Воспитанные в разных культурных средах, получив разный уровень образования, они были соединены одной идеей ― Возрождения Беларуси. Оба чрезвычайно много для этого сделали. Оба стали классиками литературы. Эту дружбу Бядуля вспоминал как величайшее событие в своей жизни. Необычно то соседство и для Максима Богдановича.

Здесь он мог постоянно слышать от Змитрока и его сестер живой белорусский язык, которым те владели в совершенстве. Важным для белорусов этот дом стал еще и по той причине, что именно здесь Максим Богданович написал культовое стихотворение “Погоня”. Положенное на музыку, оно стало одним из белорусских гимнов.

В холодные и голодные месяцы, когда прифронтовой Минск был переполнен беженцами, ранеными и больными солдатами, Богданович жил на грани нищеты. Внимание и забота Рени и Гени не могли заменить уход, который слабый здоровьем Максим получал в родительской семье. Его чрезвычайная скромность привела к прискорбным результатам. Максим заболел туберкулезом, постоянно температурил, из горла шла кровь. Именно отсюда Богданович был чуть ли не силой отправлен минской интеллигенцией в Ялту на лечение, где вскоре и скончался.

В первой половине 1980-х вопрос о сохранении дома и его мемориализации поставил один искусствовед, кратко написав о его истории в “Вечернем Минске”. Это совпало со временем создания музея. Дому повезло. Его сохранили и передали на баланс музея. Единственное что ― перенесли с места, где он стоял на улице Толстого и где построили многоэтажку, метров на двести во дворик общежития Института культуры на улицу Рабкоровскую.

Домик стал виден с Московской. Он стоял голый и неогороженный. Коммуникации подвели из общежития, и в этом была проблема, с которой мы столкнулись позже. Леонид Ходкевич, бывший директор музея, договорился, чтобы ему отдали ставку охранника; он ночевал в доме, охранял. Я не перенял эту подработку, в доме не было чего красть. Вскоре поставили в доме автономную сигнализацию с мощным ревуном ― и вопрос охраны было решен. Дом в экспозиционном плане назвали "Белорусская хатка". Так он и фигурировал впредь как филиал Литературного музея Максима Богдановича. Подлинная же "Белорусская хатка" находилась на Захарьевской улице наискосок от Красного костела. Там собиралось и творило тогдашнее минское белорусское сообщество: Зоська Верас, Ядвигин Ш., Левон Заяц, Альберт Павлович, вероятно, и Роман Скирмунт. Проводил там свое свободное от работы время и Максим Богданович.

09.08.2021

Ничего не осталось из бывшего интерьера дома с того времени, как в нем дружно жили Змитрок Бядуля с сестрами Реней и Геней и Максимом. Поэтому, думая о музее, все приходилось представлять и воссоздавать. Из воспоминаний Змитрака ― комната Максима Богдановича. Широкие покрашенные половицы, белые стены и затемненные окна: ночь на дворе, зажженная лампа-керосинка, аскетичная железная кровать, в углу ― сундучок для вещей, несколько книжек, гимназистская шинель на крючке, тумбочка с лекарствами… Вот и вся мебель. Но, когда мы расставили и выложили вещи, книги, железную кровать, меня охватило чувство, что Максим только что оставил это все и уехал в Ялту.

Вещи в комнате "Белорусской хатки". Фото: Vetliva

Некоторые вещи для комнаты ― посуду, медную ступку и каменный пестик для измельчения пилюль, кровать ― наши девчата добыли в старых минских домах. Несколько таких на улице возле Юбилейной площади чудом сохранились до сих пор.

Мы ходили туда в 1990-х с Верой и Татьяной Шубиной. Забрались по деревянной лестнице на пригорок и оказались на старосветской улице: на земле брусчатка, вишни за забором и лай собак. Рядом строилась многоэтажка, за спиной осталась громадина Театра музкомедии.

А тут мы окунулись в атмосферу местечковости. На дворе, куда зашли, под водостоком стояла удивительной формы оцинкованная лохань. “Таких уже давно не делают”, ― сказала Вера. Она и Татьяна поздоровались с хозяйкой, мы зашли в дом ― старый, еще дореволюционный. Буфет, венские стулья, посуда ― попали в атмосферу начала ХХ века. Удивительное ощущение охватило меня. Ни смена власти, ни война и послевоенное время, кажется, сюда не дошли. Здесь было все так, как во времена Максима Богдановича. Выкупили у хозяйки какую-то мелочь, кажется, ту ступку с пестиком, которая вскоре стала на тумбочку в мемориальной комнате Максима в "Белорусской хатке", а также ручную машинку для выжимания белья с английским лейблом, и вернулись, довольные, в музей.

15.08.2021

Одну из больших комнат в "Белорусской хатке" оставили под музейную экспозицию и батлейку. Информацию про "Хатку", про жизнь Максима Богдановича Эдуард Агунович предлагал разместить в складнях, сделанных в форме ставен. Складни должны были размещаться на стенах. Сама же комната представляла собой большой зал с деревянными скамьями и сценой, на которой стояла батлейка. Деревянный, сбитый из досок ящик с двумя уровнями и рождественской звездой наверху. Копия старой батлейки, которая хранилась в петербургском этнографическом музее и была привезена туда в начале ХХ века.

Сделать батлеечный театр в "Хатке" ― очень удачная идея. Одна экскурсия без интерактива была бы слишком скучной для посетителей, основная часть которых ― школьники.

Первым батлеечником стал мой старый друга Сержук Витушка. Мы еще не открыли экспозицию, а Сержук на народных уличных праздниках показывал традиционную народную пьесу. Один из показов был возле Белой дачи. Батлейка неизменно вызывала восторг.

Однако Витушка долго в музее не задержался. Вскоре он взял в жены виленчанку, белорусскую активистку, нашу подругу Людвику, и переехал в Вильнюс.

В это самое время в Минск перебрался мой друг со студенческих времен, поэт Едрусь Акулин. Я предлагал ему присоединиться к музейной команде, пойти на заведующего филиала в "Белорусскую хатку". Так она нашла своего настоящего хозяина. Следующие двенадцать лет можно смело назвать периодом Едруся Акулина. Он виртуозно освоил батлейку, водил куклы, пел на разные голоса под гитару, увлеченно рассказывал о жизни и творчестве Максима Богдановича, каждый раз впадая в театрально-повествовательный транс. Едрусь смотрел и за хозяйством: окашивал двор, подсаживал деревья и кусты. В "Хатке" собирался клуб любителей поэзии, там прошли десятки встреч. Заглядывал в гостьи к Едрусю и Анатолий Сыс. За годы работы Едрусь провел тысячи экскурсий, был надежным помощником и мотором в музейных делах.

В 1992-м в "Хатке" стала работать Наталья Акулина, жена Едруся, наша однокурсница. Она заменила Татьяну Шелегович, которая перешла в экскурсионный отдел центрального музея. Наталья также научилась прекрасно проводить экскурсии и показывать батлейку. Работа Натальи и Едруся была ценным достоянием для музея.

Открытие "Белорусской хатки" запланировали на лето 1991 года. Экспозиция делалась; рядом с музейным двором скульптор Владимир Слободчиков установил скульптуру поэта. Договаривался насчет ее изготовления Эдуард Агунович. Скульптура была выполнена в виде небольшой стелы из розового гранита и бронзового бюста. Она выглядела неприметной, не бросалась в глаза, ее минимализм характерен для Слободчикова. Но не проходная, заметная и уникальная, подходит характеру самого Максима, который писал о себе: “Я неприметный серый человек”, но имел в душе животворящий огонь гения.

До открытия "Хатки" оставалось два месяца, а она стояла неогражденная. Городская управа, ответственная за благоустройство территории, совсем не спешила, а может и вовсе не собиралось этого делать.

Согласно республиканским планам празднования сотой годовщины со дня рождения Максима Богдановича, утвержденным Советом министров, именно город отвечал за это. Но 1991-й был очень непростым для Минска. Тяжелая экономичная ситуация, политические перемены – многие планы не воплощались в жизнь. В 1990-м я был избран депутатом Минского городского совета. В мае-июне 1991 года письменно обратился к председателю горсовета с просьбой повлиять на руководство строительного треста, чтобы привести примузейную территорию в порядок. Председатель Александр Герасименко нажал ― и через пару недель начались работы.