Психологическая помощь: Последствия для психики агрессоров и соучастников насилия
Психологическая помощь — цикл статей ПЦ «Весна» о трудностях, с которыми сталкиваются пострадавшие от репрессий беларусы и их близкие. Что помогает преодолевать эти трудности? Когда нужна помощь специалиста? Как собрать психологическую «аптечку» для себя и для других? Мы постараемся ответить на эти вопросы лаконично и ёмко с помощью экспертов в сфере психического здоровья.
Когда мы говорим о насилии, связанном с репрессиями в Беларуси, обычно мы упоминаем жертв, но почти никогда – о тех, кто его осуществлял. Отражается ли на психике судьи вынесение несправедливых приговоров? Можно ли перевоспитать омоновца, который избивал девушек во время мирных маршей? На эти вопросы мы попробуем ответить вместе со специалистами.
«Расстрельная команда»
В своей книге о тех, кто выносил смертные приговоры в Беларуси, бывший начальник СИЗО на Володарского Олег Алкаев рассказывал, что после первого участия в исполнении смертного приговора у него были галлюцинации: виделся расстрел, казалось, кто-то стонет.
«Такое состояние длилось три дня, — писал он. — Я умышленно выбрал себе дежурство на Новый год, чтобы родственники не заметили перемен в моем поведении. Лишь после Нового года, приняв изрядную дозу алкоголя, я впервые за трое суток уснул с выключенным светом и без кошмарных сновидений. Появилось желание все бросить и больше никогда не участвовать в мероприятиях подобного рода».
Психотерапевт, специализирующийся на работе с субъектами насилия, уверен: этот случай — скорее исключение, чем закономерность.
«Описанный выше случай произошел, потому что события развивались резко, без подготовки. Такое еще бывает у людей с сильным внутренним сопротивлением происходящему. Если лягушку бросить в горячее молоко, то она попытается выпрыгнуть, спасти себя. Если лягушку положить в холодное молоко и поставить на газ, молоко будет нагреваться постепенно и лягушка не заподозрит неладное и сварится. То же самое происходит и с человеческой психикой.
Поэтому для большинства сотрудников эскалация насилия происходила постепенно. Сначала я позволил себе оскорбить подозреваемого, потом грубо задержать, ударить — и вот наступает момент, когда я готов вести его на расстрел».
Бывший начальник СИЗО также рассказывал, что в быту участники «расстрельной команды» были абсолютно мирными людьми, некоторые из них были не способны ругаться или скандалить. Так же и бывший узник Аушвица К. Сиковский вспоминал, что, войдя в зал судебного заседания, он не мог отыскать в нем брутальных эсэсовцев, принесших ему столько страданий. Лишь спустя некоторое время в лицах «нормальных людей», сидящих в зале, ему удалось распознать своих мучителей. Психотерапевт объясняет это тем, что агрессоры практически всегда создают вокруг себя иллюзию, что «они такие, как все», нормальные порядочные люди. Но в то же время они продолжают проявлять агрессию, оправдывая ее всевозможными причинами.
Какие психологические последствия наиболее вероятны?
Журналисты, родственники политзаключенных, правозащитники, активисты часто недоумевают: как можно настолько зверски избивать мирных людей — своих же сограждан? Как можно не пропускать письма в СИЗО и колонии, выносить несправедливые приговоры или говорить ложь с телеэкранов? Но у людей, которые причастны к насилию в пенитенциарной системе Беларуси, совсем другая логика.
«Наша психика устроена так, что ей нужна точка опоры, даже деструктивная, — рассказывает психотерапевт. — Их мысли примерно такие: чтобы не сойти с ума, я должен себе объяснить, почему так поступаю. Но для эффективного разбирательства им не хватает интеллекта и внутренних морально-этических установок — поэтому они прибегают к самым простым и понятным вещам. Например, они могут быть следующими. “Все, кто не согласен со мной, — враги. Я нахожусь среди врагов, а значит, если я сильнее, я их наказываю, если слабее — прячусь и маскируюсь, выжидаю. Тогда я вынужден делить мир только на черное и белое. Те люди, которые не враги, просто обмануты врагами, но придет время — и они все поймут и будут возносить меня, как героя, прославляя мои поступки”.
Это звучит абсурдно, но примерно такие мысли у них в голове. И многие считают, что уже наступил тот самый момент, когда они герои. Поэтому они так любят петь дифирамбы друг другу, читают только «правильные» материалы, смотрят «правильные» каналы. Мир, полный иллюзий, если так можно сказать — «матрица» в реальности».
Соосновательница Центра психологической помощи белорусам в Вильнюсе Ольга Величко дополняет:
«В белорусскую милицию идут юноши с образованием ниже среднего, которые отслужили в армии и им был предложен весьма привлекательный для их возраста контракт. Такой же офицер приходит в систему МВД, где от него требуют молчать и быть исполнительным. Но любой приказ нужно пропускать через призму критического мышления, а его у них нет — поэтому крайне мало сотрудников милиции понимают, когда приказ становится преступным».
Возможно, поэтому среди наиболее распространенных причин, которыми прикрываются те, кто осуществлял насилие, — «я всего лишь выполняю приказ» и «я искореняю преступность».
«При идеальном стечении обстоятельств эти люди должны признать свои ошибки и выработать новую модель поведения, — рассказывает психотерапевт. — Но чаще всего последствиями становятся алкоголизм, насилие над близкими, постоянное чувство вины, страха, что накажут, сердечно-сосудистые заболевания, депрессия, нарушения сна, аппетита, сексуальная дисфункция. Перечислять можно долго».
Даже во время практически полного отсутствия информации о состоянии сотрудников пенитенциарной, судебно-исполнительной систем Беларуси, уже известно, что у тех, кто разгонял протесты в 2020 году, появилась боязнь соседей, тяга к алкоголю, суицидальные мысли. Некоторые действительно кончали жизнь самоубийством. Бывший начальник Ганцевичского РОВД, руководивший разгоном акции протестующих, попал на обследование в психбольницу из-за суицидальных мыслей. В конце мая 2021 года покончил с собой начальник изолятора Полоцкого РОВД, чуть раньше был найден повешенным полковник в отставке, который в августе 2020-го отвечал за подавление протестов в Бресте.
«Вместе с этим для психики человека, осуществлявшего насилие, вполне может не быть последствий, если говорить в обычном понимании этого слова, — размышляет психотерапевт. — Он может прожить всю жизнь и выглядеть со стороны вполне нормальным. Но стоит понять одну важную вещь. Большинство людей оценивает поступки и поведение других со стороны своих морально-этических норм и постулатов: если для меня недопустимо унижать другого человека, мне кажется это дикостью, то я считаю, что другой человек, совершая такие поступки, переступает через себя, заставляет себя это сделать, понимает, что он совершает, и тоже думает, что поступает плохо, но — поступает. А это совершенно не так.
Например, если мы стали свидетелем применения насилия одного человека к другому и говорим агрессору: «Не делай так, это неправильно», — то в этот момент мы обращаемся к его состраданию, сочувствию, уважению. Но если бы все эти качества были достаточно развиты, то человек не стал бы изначально применять насилие. Его моральный компас бы этого не позволил. Но он совершил насилие, а значит, этих качеств нет и наш посыл уходит в никуда».
Кто виноват и что делать?
Теоретически в силовых структурах должна быть самая сильная и развитая система оказания психологической помощи в стране: у этих людей есть оружие, мы доверяем им свои жизни.
«На практике же обращение сотрудника к психологу фиксируется в личном деле и служит тормозом во время продвижения по службе, — рассказывает психотерапевт. — Это заставляет сотрудника скрывать свои проблемы, которые выливаются в проявление агрессии в отношении подчиненных, задержанных, членов семьи. Попытки развития служб психологической помощи агрессорам предпринимались неоднократно, но пока не увенчались успехом».
Эффективность работы психолога в силовых подразделениях Беларуси равна нулю, подтверждает Виктория Мельникова, которая занимала эту должность в одной из структур МВД, а позже покинула страну. Специалистка видит проблему в выстроенной иерархии. Психолог, по ее словам, воспринимается рядовыми сотрудниками МВД как средство дополнительного давления, некий карающий орган или «как дополнительное препятствие при устройстве на службу, которое нужно преодолеть, к нему просто нет доверия».
Специалист также уверен, что принудительная психотерапия как часть предписания суда, несомненно, может быть эффективной: это показывает опыт всего мира. Известно, что ряд их подобных программ демонстрируют до 70% эффективности — это хороший результат даже при добровольной терапии. Сложнее ситуация — с интеграцией людей, осуществлявших насилие, в общество.
«Если мы говорим о здоровом обществе, у которого сформированы ценности и присутствует мораль, то такие люди без отказа от своих деструктивных установок не могут интегрироваться в него, — объясняет психотерапевт. — К сожалению, если общество не обладает вышеперечисленным, то такие индивиды легко занимают главенствующие позиции и интегрироваться уже приходиться «нормальным» людям».
Специалист уверен: «прививкой» от широкого распространения насилия в обществе может стать образование и личная ответственность.
«Образованный человек не принимает навязанные агрессивные модели поведения и знает, как им противостоять. Личная ответственность заставляет действовать самому, а не ждать, что это сделают другие или проблема решится сама», — резюмировал психотерапевт.
Психологическая помощь: Как справится с изоляцией в одиночной камере и во время вынужденного бегства
