"В заключении помогают выжить люди вокруг",  — экс-политзаключённый велоактивист Максим Пучинский

Одного из организаторов известного масштабного велокарнавала "Viva Ровар" и заместителя директора Минского велосипедного сообщества Максима Пучинского задержали 29 ноября 2022 года. Сразу его осудили на 11 суток за "мелкое хулиганство" в РУВД, куда его привезли сотрудники ГУБОПиКа после обыска. После ареста против активиста возбудили уголовное дело за участие в акции протеста 9 августа 2020 года за то, что, как говорит Максим, он вышел погулять. Около трёх месяцев его удерживали под стражей в СИЗО-1 и в итоге в начале марта осудили к двум с половиной годам "домашней химии". Через три дня после суда Максим покинул Беларусь. Оказавшись в безопасности бывший политзаключённый рассказал "Вясне" про своё задержание людьми в гражданском, "сутки" на Окрестина, быт на Володарке и поддержку людей в заключении и со свободы.

Максим Пучинский

"Не сразу осознал, что это тот самый ГУБОПиК"

Максима задержали прямо на работе днём 29 ноября. Он тогда доработывал последние дни в "Евроопте" и через два дня собирался переезжать в Польшу.

"Мы вернулись с обеда и зашли поиграть в настольный футбол. Но зашёл начальник и сказал, что меня вызывают охранники, потому что меня кто-то ждёт. Охранник отвёл меня в отдельную комнату, где ждали три человека. По дороге он спросил, не совершал ли я чего-то запрещённого. Люди в гражданском сразу показали удостоверения, что это ГУБОПиК, и потребовали телефон и пароль. Но на удостоверении было написано длинное: "Главное управление по борьбе с организованной преступностью и коррупцией", поэтому я не сразу осознал, что это тот самый ГУБОПиК. Я спросил, на каком основании мне нужно предоставить пароль и что мне инкриминируют. На это сотрудники сказали: "Ты не понимаешь, парень, с тобой будет тогда другой разговор и поедешь с нами в отделение". Я ещё раза три попытался выяснить, что они от меня хотят, кроме пароля, но они ничего не сказали".

Активиста повезли в ГУБОПиК — по дороге сотрудники на него оказывали моральное давление.

"При этом, они сказали, что может они реально ошиблись, но могут посмотреть телефон и отпустить. Я долго думал и решил, что особого смысла в моем молчании нет. Я могу молчать, но меня привезут в отделение, там начнут избивать... Поэтому я сказал: "Давайте я скажу пароль, вы посмотрите, что ошиблись и разойдёмся". Когда они открыли телефон, то сразу же потребовали код от двухфакторной аутентификации от телеграма. Я помнил только пароль, но они всё равно залезли в мой телеграм, хоть этот большой код от двухфакторной аутентификации я не говорил. При мне они начали изучать его содержимое, спросили, где старый телефон. Он был дома, но я в воскресенье [Максима задержали во вторник] переехал со съемной квартиры к маме, а через два дня должен был уезжать в Польшу. Я сказал свой новый адрес, но человек, который листал мой телеграм сказал, что я вру. В ГУБОПиКе были "злой полицейский" и "добрый полицейский". Первый мне всё время говорил, что я виноват во всём, а второй меня успокаивал".

"В ГУБОПиКе увидел много плакатов с Z, V”

В итоге сотрудники ГУБОПиКа повезли Максима на обыск на квартиру к маме.

"Они забрали старый телефон, но он не включался. При обыске заметили и ноутбук. Чтобы они не копались в личных фотографиях и документах, я показал им папку с выгруженными фото и видео с телефона. Я думал, что всё удалил, но они нашли видео с протеста по 10 секунд. Но меня и моих друзей на этих видео нет. Я выходил 9 августа 2020 года и встретил там толпу, но они только кричали: "Жыве Беларусь!" Каких-то мусорок и прочего там не было. Оказалось, что это видео являются доказательствами по статье 342 Уголовного кодекса". 

Во время обыска у Максима изъяли телефон и ноутбук и повезли его в отделение. По дороге сотрудник ГУБОПиКа, которого Максим называет "плохим полицейским", продолжил изучать переписки задержанного.

"Он нашёл переписку с подругой из Украины. Я ей писал, что белорусы не пойдут воевать против Украины, и если им выдадут оружие, то они пойдут свергать правительство и начнут войну против России. Сотрудник всё это зачитал и почти перешёв на крик, сказал, что я ничего не понимаю. Я тогда подумал, что меня ещё и за это как-то осудят. В ГУБОПиКе я увидел много плакатов с Z, V, "Родина-мать зовёт". 

В ГУБОПиКе Максима допросили и сняли традиционное "покаянное" видео:

"Я выбрал политику говорить часть правды. Я признавал, что гулял 9 августа и другие дни, но какие точно — не называл. Сотрудник спросил, больше пяти ли. Я ответил, что около того. Тогда другой сотрудник, который играл роль "плохого полицейского", говорил, что я вру, потому что по биллингу видно, что я гулял каждое воскресенье. Но на этом всё и закончилось".

"Я считаю, что мне ещё повезло"

Сразу парня осудили на 11 суток по ст. 19.1 КоАП за "мелкое хулиганство" за то, что он в РУВД якобы "размахивал руками, раскидывал карандаши и канцелярские принадлежности". Отбывать "сутки" Максима отправили в ЦИП на Окрестина, но тогда он ещё не знал про уголовное дело:

"Просто на тех видео, которые нашли у меня на ноутбуке, я не гулял по проезжей части, меня лично на видео не было. Поэтому было непонятно, возбудят ли по ним какое-то уголовное дело или нет. Но в итоге, возбудили".

Максима на Окрестина сразу поместили в четырехместную камеру № 18 с 15 человеками, где постоянно горел свет и не было постельного белья и матрасов.

"От света на ночь мы прятались в капюшоны, кто-то надевал медицинские маски или натягивали на глаза шапки. Я считаю, что мне ещё повезло и я испытал не все ужасы этого места".

По рассказам сокамерников, в камеру могли посадить людей с плохой гигиеной. Их приходилось насильно мыть, а вещи прятать, чтобы не подхватить блох или вшей. Еще говорили о камере, где очень душно. Люди там раздеваются до трусов, по стенкам стекают капли воды. Один человек, попав впервые туда, подумал, что его привели в баню, а не в камеру”.

"Когда травили тараканов, то чуть ли не целое полчище бегало по стенам"

Сокамерники Максима, которых судили по административным статьям, были люди разных профессий и занятий: от работников завода МТЗ до бизнесменов:

"С нами был человек, у которого при задержании оказался с собой фейерверк. Он сказал, что если его выпустят, то он его запустит. И мы на Окрестина услышали звуки фейерверка — так мы узнали, что его освободили. Это был приятный момент, мы порадовались за него.

С нами был парень, у которого сильно отекли ноги. Он показывал их нам — они как будто были из пластилина. Он очень плохо спал по ночам: немного спал на полу, а потом просыпался, садился на краешек "шконки" и так проводил остаток ночи. Человек очень сильно мучался. Один из сокамерников говорил, что у него болезнь и нужно таблетки, но их ему не давали. Его этапировали в Жодино — не знаю, что с ним потом было.

После суток в камере № 18 нас перевели в камеру № 13, потому что в той травили тараканов. В другой камере начали бегать тараканы — по полу и стенам. Нас потом не перевели обратно, хоть и обещали.

Одного парня возили на обыск домой, где он почистил зубы. Когда он приехал, то сказал: "Ребята, зубам хана!" Потому что сплёвывал, а там сплошная кровь. Конечно, когда ты не чистишь зубы нормально в течении месяца, то бактерии развиваются и всё это сказывается на зубах. На Окрестина нужно хоть пальцем и горячей водой по зубам проходиться и удалять налёт. 

В третьей камере ребята рассказали, что у них тараканов больше, а когда травили, то чуть ли не целое полчище бегало по стенам. Они к ним привыкли уже и даже не убивали их. Мне относительно повезло — меня по уголовному делу забрали из той камеры". 

"Меня ударили коленом в бедром, крича: "Голову ниже!"

После административного ареста сотрудники ГУБОПиКа сообщили Максиму, что в отношении него возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса и его переведут в ИВС на Окрестина. 

"Политических мужского пола, в отношении которых начали уголовное дело, на ИВС сажают в карцер. Это камера для одного человека, который как-то провинился. Но карцера два, а людей — много. При мне было до девяти человек. В камере была одна кровать, которую должны были опускать, но её продольные оставляли пристёгнутой к стене на ночь. Спать приходилось на бетонном полу, где был большой сквозняк. От холода мы изворачивались, как могли. Мы сразу сообразили, что в умывальник можно набирать горячую воду и это будет как дополнительная батарея. Все умещались на полу и один человек — на табуретку. 

В какой-то момент нас осталось три человека, но когда больше людей — это даже лучше, потому что все спят плотничком и обогревают своими телами соседей. Когда мало людей, то надо спать в обнимку, наверное, чтобы было тепло, но мы спали раздельно и мерзли. 

Там я встретился со священником Владиславом Богомольниковым. Это крепкий духом человек, он всех успокаивал. Там же был бизнесмен и директор Belwooddoors Виталий Василевич. Многие шутили: "Виталий, возьмёшь на работу, когда это всё закончится?" У Виталия нехорошая история была: у него в день задержания был самолёт в Лондон. Сотрудник РУВД ему перед этим позвонил и сказал, что нужно подписать какие-то документы. По дороге в аэропорт Виталий со всей семьёй заехали в РУВД. В итоге всех задержали, но дочку позже выпустили. А в отношении Виталия и Ольги завели уголовное дело по ст. 342 УК".

"Включили белорусские патриотические песни"

В карцере в ИВС на Окрестина, куда перевели Максима по уголовному делу, удерживали до девяти человек. Его сокамерники говорили, что в камере было и до 15 человек. Передвижения заключённых из камеры и обратно происходили в полусогнутом состоянии, глядя в пол.

"Если на ЦИП, где держат по административке, ты выходишь слегка опустив голову, то в ИВС, когда открывают карцер, ты должен смотреть в окно, быть спиной относительно двери и выходить в полусогнутом состоянии. Но в первый раз мы недостаточно опустили головы, на их взгляд, поэтому сотрудники Окрестина били при этом: меня ударили коленом в бедром, крича: "Голову ниже!" По сути, нужно было нагнуться до пояса. Наверное, чтобы их лиц не увидели или это такие правила в ИВС.

Отношение медицинских работников на Окрестина зависело от конкретных людей. Кто-то приносил нам раствор соли и йода, чтобы полоскать горло и нос, а кто-то вообще отказывался давать какие-то лекарства. Вообще на Окрестина парацетамол и ибупрофен — лекарства от всех болезней, вне зависимости от того, что у тебя болит. Но когда я был уже на Володарке, то мне рассказали, что там и эти таблетки перестали выдавать. По словам ребят, с лекарствами теперь стало ещё хуже.

Как-то на полтора часа нам включили белорусские патриотические песни, например, "Саня останется с нами", "Мая краіна Беларусь", песня про то, что "любимую не отдают", а также песни "Песняроў". После этого играли песни "Миража". 

На туалете нет какой-то занавески, поэтому когда человек идёт по-большому, то все отворачиваются, чтобы ему не мешать. Некоторым было тяжело — по пять дней не ходили в туалет.

На Окрестина была не супер-еда, но съедобная. Если откинуть какие-то моменты, то есть можно. Нам давали каши: овсянку и сечку. Был праздник, когда нам дали винегрет, потому что там не дают ни овощей, ни фруктов, и не хватает витаминов. В медицинской передачи витамины и гематогены не берут. Иногда давали квашенную капусту, маринованные помидоры и огурцы. Маринованные помидоры советовали не есть, потому что после них расстройство желудка бывает. Я поверил ребятам на слово и не стал проверять. От местного хлеба у ребят была изжога". 

"Если бы там не было разговоров и поддержки, то психологически было бы гораздо сложнее" 

Максим Пучинский

На 11-е сутки Максима этапировали в СИЗО-1. Ночью на "Володарке" его осмотрели на предмет побоев и наличия температуры, сводили в душ, выдали постельное бельё и кружку и отвели во временную камеру ("отстойник") до обеда следующего дня. После обеда Максима определили в камеру № 44:

"В тот момент мои сокамерники были на прогулке. В камере было только два человека, которые остались, скорее всего, по медицинской справке. Когда я зашёл, то они смотрели пропагандистку Ольгу Скабееву по телевизору, которая рассказывала как "Российская Федерация ведёт специальную операцию". Выбор телеканалов был невелик. Когда я приехал, то половина камеры была политические заключённые. В самый пик соотношение заключённых по политическим и обычным статьям составляла где-то 70 на 30 %. 

У меня с собой из личных вещей не было ничего, но сокамерники помогли: дали полотенце, зубную щётку, пасту, шлёпки, то есть обеспечили вещами первой необходимости и рассказали, как жить. В заключении помогают выжить люди вокруг. Если бы там не было разговоров и поддержки, то психологически было бы гораздо сложнее. В этом плане священник Владислав Богомольников на Окрестина нас очень сильно поддерживал — находил нужные слова. Он видел, что человеку тяжело, и разговаривал с ним. Это были разговоры не только о боге. Если человек был атеист, то Владислав в религиозную тему не лез и находил другие слова, которые помогали людям держаться".

Около месяца у Максима не было спального места в пятнадцатиместной камере СИЗО-1. Всего на "Володарке" он провёл около трёх месяцев. 

"Неделю люди присматриваются и изучают быт. Я стал отвечать за еду и продукты, уборку стола после обеда, за это с меня сняли обязанности по уборке в камере. Мы старались всегда ходить на прогулку, чтобы дышать свежим воздухом и двигаться. В камере можно было сделать максимум зарядку. В нашей камере был мастер йоги и кунг-фу и он этим занимался. Кто-то старался держать себя в форме, а кто-то думал, что три месяца можно потерпеть. 

В психологическом плане, думаю, у нас была камера одна из лучших. Мы старались держать здоровый психологический климат и поддерживать друг друга.

Меня очень сильно поддерживали самые разные люди незнакомые мне люди. Это были и волонтеры, и люди из велосипедного сообщества, и представители ранее неизвестной мне инициативы "Приносим радость", которые мне прислали сахар с корицей и другие вкусняшки. Кто-то писал письма, кто-то присылал денежку, а кто-то — посылки. Это было очень приятно. Но некоторым письма вообще не пропускали".

"Гораздо легче будет человеку, который сидит, знать, что его родственники адекватно воспринимают ситуацию"

Максим рассказывает, что люди по-разному переносят заключение. По его словам, один из самых тяжёлых моментов — это психологическое состояние родственников.

"Есть два сложных момента на Окрестина: когда только заводят в камеру, ты начинаешь привыкать к новым реалиям и приближение срока освобождения, но ты не знаешь, действительно ли тебя выпустят. Второй — это время напряжённого ожидания, в котором ты проводишь время. Но разные люди всё воспринимают по-разному.

Самый психологический тяжёлый момент был, когда меня задержали. Потому что через два дня я должен был уехать в Польшу к жене, которая меня очень ждала. 

Но когда я попал в камеру к людям, то они меня очень поддержали. Когда было мало людей и не было таких, как священник Богомольников, то было немного сложнее, конечно. Сокамерники стали, по сути, родными людьми.

Но в ментальном плане сложнее близким. Всё же родственники переживают больше за тебя. Ты адаптировался, а они живут в незнании. Не всегда есть возможность передать какую-то информацию. Ну и вопрос с цензором ещё. Я как-то написал такое позитивное письмо жене, что она потом жаловалась, что я так всё описал, что я как будто в санатории. Понятно, что это не так, но ты стараешься адекватно воспринимать ситуацию и искать любые положительные моменты. Если бы тюремная система работала бы даже по своим правилам, а не как на Окрестина, то всё было бы нормально. Люди поддерживают там и не дают упасть духом, но родственники переживают и им важно осознавать, что не так всё плохо. Гораздо легче будет человеку, который сидит, знать, что его родственники адекватно воспринимают ситуацию, а не думают, что жизнь кончена и не загоняют в психологический застой".

"Если не можешь повлиять на ситуацию, измени своё отношение к ней" 

Максим Пучинский после того, как вышел из СИЗО и покинул Беларусь

9 марта в суде Центрального района Минска судья Виктория Шабуня признала Максима виновным по ч. 1 ст. 342 УК и назначила ему два с половиной года ограничения свободы без направления в ИУОТ ("домашней химии"). Его освободили из-под стражи в зале суда. 

"Я был рад, что всё закончилось и у меня "домашняя химия", а не колония. Я уже мог сам принимать какие-то решения, а не ждать, что его примут за тебя. В тюрьме ты никак не можешь повлиять на ситуацию. Там очень хорошо действует такое правило: если ты не можешь повлиять на ситуацию, измени своё отношение к ней".

На следующий день после суда и освобождения из СИЗО Максим передал передачу своим сокамерникам, а через три дня он покинул Беларусь. В этом ему помогла служба эвакуации BYSOL.

"Там провели консультацию, рассказали что и как мне делать, куда ехать, что мне нужно брать с собой, а чего не нужно брать. Самое волнительное было — пересечение границы. Но подробностей я сказать не могу."