"Это была отдушина — встретить своего однодумца", — бывшие политзаключённые про этап в одном вагоне
Каждый день в Беларуси в так называемых столыпинских вагонах под конвоем с оружием и собаками этапируют десятки заключённых: из изоляторов временного содержания — в следственные изоляторы, из следственных изоляторов — в колонии. Их перевозят в специальном вагоне, где купе оборудованы под камеры: решётки вместо окон и нет столиков. Политзаключённых, как правило, при этом всегда перевозят в наручниках. "Вясна" попросила бывших политзаключённых Виталия Жука и Ольгу Класковскую рассказать про их этапы, а также про их встречу 8 декабря 2021 года, когда они оказались в соседних купе "столыпина".
- Иллюстрация Ольги Пранкевич
"В какой-то момент Оля запела песню «Муры»"
Виталия Жука из Кобрина осудили на полтора года лишения свободы за комментарий про Лукашенко. 8 декабря его этапировали отбывать срок из барановичского СИЗО № 6 в бобруйскую колонию № 2. В то время из брестского СИЗО № 7 по второму уголовному делу перевозили в Минск Ольгу Класковскую, уже осуждённую на два года колонии. Бывшие политзаключённые, тогда не знакомые между собой, сейчас вспоминают их встречу:
"Я помню, как ехал в автозаке на железнодорожный вокзал, где напротив меня за решёткой сидела девушка. Тогда привлекло моё внимание то, как она разговаривала. В этом металлическом и холодном ящике, набитом заключёнными, когда каждый был погружён в свои мысли, зазвучал её голос — она заговорила с кем-то из заключённых на красивом нежном мелодичном беларусском языке. Я помню, как она рассказывала своему собеседнику про то, как над ней издевались и закрывали в штрафном изоляторе (ШИЗО), и сейчас её везут на «раскрутку» нового уголовного дела. Я слушал, как она рассказывала про те ужасы, что она пережила, и которым подвергали наших девушек и женщин. Она рассказывала про отношение к ним и про то, в какие условия их загоняли. Я смотрел на неё, и мне становилось немного стыдно за себя, потому что на тот момент я ещё ни разу не побывал в ШИЗО.
Когда нас перегнали в «столыпин», то эту девушку пересадили в соседнее купе. Мы стали соседями. Видеть её я уже не мог, но замечательно слышал её голос и беларусскую речь. Я понимал, что этот момент останется в моей памяти на всю мою оставшуюся жизнь. Ещё я понимал, что буду жалеть, если не узнаю её имя. Этой чудесной девушкой оказалась Оля Класковская. Мы познакомились и разговорились. В наш разговор подключились двое парней, осуждённых за оборот наркотиков — они спрашивали, чего нам не хватало в этой жизни и зачем мы «выходили». Им сложно было объяснять, что каждый человек имеет право на свободу, право на выбор, право на мнение, право на волеизъявление. Для них всё измерялось деньгами. Их вывели на очередной станции, а мы поехали дальше. В какой-то момент Оля запела песню «Муры». Она пела очень красиво, а конвоир ходил по коридору, еле улыбался и не отважился перебить её пение. Мы ехали и разговаривали, пока наш поезд не остановился на той станции, где уже должна была выходить и Оля. Для меня это был очень грустный момент. Я помню, как, не видя друг друга, мы прощались. «Жыве Беларусь!» — были её последние слова мне на прощание. «Жыве вечна!» — ответил я. Знал ли я тогда, что через чуть более года я буду снова с ней разговаривать, только уже на свободе? Конечно же нет".
"Политзаключённые привыкли, что в них видят врагов народа"
Ольга Класковская не помнит Виталия в автозаке, но вспомнила, что на выходе из него политзаключённый показал ей пальцами знак "Победы":
"В "столыпине" мы оказались вместе в соседних камерах — зарешёченных купе. Между нами завязался разговор. Тогда это была такая отдушина — встретить своего однодумца, соратника, который тебя хорошо понимает и которого ты также хорошо понимаешь. С которым можно было поделиться последними новостями, рассказать про себя, выслушать его историю".
У бывшей политзаключённой было много этапов за два года заключения, но этот она вспоминает с теплотой. Она замечает, что, как пройдёт этап — легко или сложно — зависит от конвоиров.
"Нам тогда повезло. Это было неожиданно для нас, потому что политзаключённые привыкли, что в них видят врагов народа, и сотрудники относятся к ним предвзято. Конвоиры не мешали нашему разговору. Поэтому и песню «Муры» не страшно было петь. Но я очень часть её пела и раньше: когда находилась в следственных изоляторах, в автозаках и поездах. Помню, когда я пела «Муры», то была такая тишина — все слушали. Конвоиры не сделали ни одного замечания.
Мне было очень сложно прощаться с Виталием, когда я уходила. На прощание я сказала: "Жыве Беларусь!", а он ответил: "Жыве вечна!". На души стало так тяжело. За час такой коммуникации мы почувствовали, что мы друзья. Поэтому было чувство, что теряю близкого человека. Это было сложновато".
Ольга рассказывает, что она не впервые пела в заключении:
"Помню, как в Бресте, когда в суде я отказалась вставать на суде и меня удалили из зала, то меня посадили в камеру с прозрачной дверью, где я пела «Муры», «Пагоню», «Воины Света» и песни из 90-ч N.R.M., «Крамы». Там стоял милиционер и через эту прозрачную дверь всё время, пока я пела беларусские песни, смотрел мне в глаза. В какой-то момент я начала смотреть ему в глаза и продолжать петь. В его глазах я увидела слёзы. Он тогда мне также ни одного замечания не сделал — он просто смотрел на меня с влажными глазами".
Как вспоминает бывшая политзаключённая, самым сложным этапом был из жодинской тюрьмы на "Володарку" в 2020 году:
"Это был ужас: ночь, очень агрессивные конвой и собаки, меня пихали, была гололёдица, у меня было много сумок. Тогда кричали на меня: «Давай быстрей, что непонятно!». Тогда было впечатление, что я в фашистском концлагере".
"Уже не особо рад, что твои заботливые родные передали тебе тёплые вещи и продукты питания"
Виталий, переживший четыре этапа, подробно вспоминает свой первый переезд из изолятора временного содержания в Кобрине в следственный изолятор Барановичей:
"Уже в ИВС начинаешь привыкать к затянутым на запястьях наручникам, которые защёлкивают, требуя просунуть руки в "кормушку". Там тебе впервые закручивают руки "ласточкой" за спиной. Там тебя тренируют выразительно и в любое время суток называть свою статью и профучёт, на который, кстати, тебя ещё никто не ставил. И вот таким образом, проходя подобный тренинг, ты неизбежно приближаешься к моменту, когда сообщают, что через несколько часов у тебя этап. Ты не знаешь, что тебя там ждёт и кого ты там встретишь. Сначала тебя выводят из камеры со всеми вещами в помещение для досмотра. Там ты всё выкладываешь из своих сумок: вещи и все продукты. Всё, что смогли передать твои родные — всё высыпается: чай, кофе, каждую конфету разворачивают. После раздеваешься полностью и приседаешь. Потом снова всё собираешь в пакеты: чай, кофе, конфеты, которые до конца этапа без обёрток слипнутся и превратятся в одну общую массу, скручиваешь размотанную туалетную бумагу. После этого тебя заводят назад в камеру и ты ждёшь...
В очередной раз открывается кормушка, защёлкиваются на запястьях наручники, и ты со своими сумками идёшь на заплетающихся ногах через подвал ИВС до автозака. Почему на заплетающихся ногах? Попробуйте связать себе руки спереди, взять в них две-три сумки и попробовать так идти. Вы будете биться коленями о свои же сумки, а из-за веса вы не сможете их нести на вытянутых руках. И вот так вы идёте, бьётесь о них коленками, спотыкаетесь, а в спину кричат: «Быстрее!» И ты уже не особо рад, что твои заботливые родные передали тебе тёплые вещи и продукты питания, из-за которых ты сейчас идёшь и спотыкаешься. Тебя посещает мысль, что возможно эти каратели сейчас, смотря на твои страдания и этот комичный вид, отстегнут наручники, чтобы ты сэкономил их время и быстрее залез в этот автозак. Но нет, потому что это доставляет им особенное удовольствие. Им нравится наблюдать за этим, нравится подгонять и кричать на тебя. Им хочется, чтобы ты спотыкался, а ещё лучше — чтобы упал. Потому что так веселей. И вот автозак, в который тебе каким-то образом нужно залезть, потому что первая ступень размещается довольно высоко, и тебе нужно поставить на неё ногу. А в руках сумки, не позволяющие тебе это сделать. Сзади всё так же кричат: «Быстрее!» Ты пробуешь поставить ногу на ступеньку и поднять сумки вверх, чуть ли не над головой, и понимаешь, что вот-вот — и полетишь спиной назад, потому что тебе не за что схватиться руками, чтобы удержаться во время этого мучительного процесса. И тут вы также можете поэкспериментировать — всё так же, со связанными руками и с сумками на вытянутых руках, попробуйте забраться на лестницу..."
"Главное — не упасть, главное — удержаться"
Виталий подробно вспоминает, что в автозаке его со всеми сумками поместили в маленький отсек, где было даже трудно развернуться:
"Не можете втиснуться из-за сумок? Не волнуйтесь, ведь заботливые каратели всегда вам помогут. Всегда толкнут вас в спину и прижмут дверью. Вот вы и внутри — вокруг металл и тьма. Наручники никто не снимает. И ты уже молишься, чтобы это быстрее прекратилось, но наше путешествие только началось... И вот мы едем на вокзал моего города Кобрина. Ехать примерно 15 минут. Темно и тесно, а на ямах шатает и бьёт о металлические стенки. Хорошо, что ехать недалеко. На вокзале ты ждёшь своего поезда. Вагон в этом поезде называют "столыпиным". И не удивительно, ведь вся нынешняя карательная система корнями своими идет как раз-таки в те сравнительно недалёкие сталинские времена.
Когда поезд прибывает, то автозак подъезжает достаточно близко к вагону и тебе только нужно пробежать небольшой отрезок пути и забраться в вагон. Хотя этот путь довольно короткий, для тебя начинаются новые страдания. Теперь же, снова ни за что не держась, снова с сумками на вытянутых руках тебе нужно спуститься по ступеням автозака и попытаться не упасть, особенно если будешь спрыгивать с последней ступени. Опять ругань и надо спешить, падать нельзя, потому что не знаешь, что с тобой будет. Слева и справа стоят каратели, и каждый из них кричит: «Давай быстрее!» От автозака до вагона всего с десяток шагов, но зато каких... И вот ты перед ступеньками вагона, и теперь надо подняться по ним — но это мы уже недавно проходили. Крики продолжаются — крики в спину, крики и от тех, кто принимает тебя в вагоне. Главное — не упасть, главное — удержаться, ведь никто из них не подаст тебе руки. Они способны только кричать и радоваться увиденному. И вот ты кое-как взобрался. Первое, что ты видишь, — это длинный коридор через весь вагон, а справа от тебя много камер с металлическими решётками. Коридор достаточно узкий. Тебе кричат двигаться вперед по этому коридору к той камере, в которую уже открыты двери. И снова втискиваешься с этими сумками через узкие двери камеры. И вот ты уже внутри — наконец можно выпустить эти сумки из рук. С тебя снимают наручники, но тут же застёгивают новые, видимо, те необходимо вернуть тем, кто тебя привёз".
"Понял, что и наручники с меня не снимут до конца нашего этапа"
- Виталий Жук. Фото с личного архива героя
Бывший политзаключённый подробно описывает купе для этапа заключённых: слева и справа находятся полки. Всё как в обычном вагоне, но нет ни столика, ни окна.
"Казалось бы, что уже можно расслабиться, но нет. Приходит старший по званию со своими двумя подчинёнными и держит папку, видимо, с сопроводительными документами, и ты должен полностью представиться – кто ты такой, вплоть до твоего точного адреса. Затем они открывают дверь, заходят внутрь, и говорят, чтобы ты выкладывал полностью все вещи из сумок и раскладывал на полках. Мучительная процедура, ведь на руках остались наручники. Проводится полный досмотр твоих продуктов и вещей. Если ты куришь, то спички у тебя забирают – политическим запрещено курить.
Когда они уходят, то снова собираешь все свои перевёрнутые вещи с застёгнутыми в наручники руками. Ты слышишь, что в соседних камерах разговаривают люди, но ты едешь один. Делают они это специально — это изоляция от людей, чтобы ты ни с кем не общался. Я уже понял, что и наручники с меня не снимут до конца нашего этапа. Иногда поезд останавливался на попутных станциях, и в вагон заводили новых людей. Я уже думал, что буду ехать к СИЗО один, как вдруг в камеру ко мне завели человека. Подобный процесс с наручниками и досмотром вещей повторили и с ним. Я понял, что он тоже политический. Но он был подавлен и малообщителен. Мне даже в какой-то момент показалось, что он был избит — настолько тяжело ему было стоять. Когда контролёры ушли из камеры, то я поинтересовался, кто он и что с ним произошло. Он рассказал, что против него возбудили дело за оскорбление представителя власти, и он тоже едет в СИЗО. А плохо ему оттого, что он болен COVID-19, попросил держаться от него подальше, и добавил, что ему трудно долго говорить. Я ему сказал, чтобы ложился отдыхать. Больше я с ним не разговаривал, а он лежал, периодически засыпая. Я уже тогда начал понимать, что они делают подобные вещи специально. Его отправили на этап, хотя человека требуется экстренно госпитализировать. И если с ним что-то случится, то это всегда можно списать на коронавирус. Посадили нас в одну камеру, явно зная и понимая риски моего заражения. Уже тогда я начал понимать, что для нас — политических — все ужасы только впереди".
Виталий вспомнил контролёра с того этапа и красноречивый разговор с ним:
"Я помню его взгляд, когда он, проходя мимо, каждый раз с любопытством смотрел на меня. Потом, видимо, не удержавшись, он поинтересовался, что я такого сделал, что меня так перевозят. Я ответил, что я подозреваюсь в оскорблении и обвинениях Лукашенко в особо тяжких преступлениях, и что так меня перевозят несмотря на то, что это ещё не доказано и суд надо мной ещё не состоялся. Он явно и непритворно был удивлен. Мы разговорились с ним, и я помню, как он с уверенностью мне доказывал, что если бы они не подавили тогда митинги, то у нас было бы как на «Майдане» в Украине. И что душили они как раз таки для мира в стране, а не для поддержания лукашенковского режима. Я задавал ему вопросы, насколько сильно они пострадали от ленточек и шариков, и если бы режим Лукашенко пал, то для чего нам нужен был бы такой майдан? Ведь когда силовики в Кобрине 9 августа 2020 года опустили щиты, то на них никто не нападал и не избивал, люди кричали им: «Молодцы!», аплодировали и жали им руки. Он не нашёл, что ответить, а только задал вопрос: «Ну а кто, если не он?»"
"Ответ прост: ведь ты политзаключённый"
Так Виталий проехал около 160 километров из Кобрина в Барановичи:
"Так мы приехали в Барановичи. И все снова повторяется: сумки на вытянутых руках в наручниках, узкие дверные проёмы, высокие ступени вагона и автозака, улыбающиеся конвоиры, лай собак, заплетающиеся ноги, крики: «Быстрей!» Опять такой же автозак с маленьким отсеком, глухие железные двери и тьма. Опять тебя везут, но уже дольше. Опять автозак шатается на ямах и тебя бьет о металлические стенки. Снова тебя посещает мысль: «Когда же это все закончится?»
Прямо из автозака тебя загоняют в помещение, где через коридор заводят в небольшую комнату, так называемый отстойник, размером примерно три на три метра (иногда больше). Его могут заполнить людьми в количестве 30-40 человек — в зависимости от этапа. Ты стоишь вплотную друг к другу, и повезло тем, кто попадает туда последним — тогда есть шанс стать у двери и через вентиляционную щель снизу получить глоток свежего воздуха. Я помню, как люди не влазили в этот бокс, и конвоиры их просто запихивали. Это было похоже на давку. Так можно было простоять несколько часов. Ни присесть, ни повернуться, ни попроситься в туалет. Холодное помещение быстро нагревалось от количества людей. Воздуха сильно не хватало. При этом, политические всегда были в наручниках. Через некоторое время открывали двери и по фамилии вызывали человек и отводили на "шмон" – очередной досмотр вещей.
В комнате, где сидит несколько сотрудников СИЗО, стоят различные сканеры, через которые нужно пройти самому и просканировать сумки. Но всё равно контролёр говорит, чтобы ты достал всё из сумок и раздевался догола. Все, как и в ИВС. И снова ты пытаешься сложить всё в сумки, но уже не скручивая рулоны туалетной бумаги, а просто запихивая их. После этого нас перевели в так называемую «этапку», где мы должны были ждать распределения по камерам. Это прокуренное и абсолютно не вентилируемое помещение, ужасно грязное. Там люди находятся по несколько часов. И вот когда начинается распределение по камерам, и, казалось бы, что мои страдания хоть на какое-то время закончились, то меня повели не в камеру, а снова на досмотр. Снова проходить заново процедуру с раздеванием и выкладыванием вещей. Почему? Зачем? Ответ прост: ведь ты политзаключённый. И только после этой повторной процедуры меня ведут в камеру – туда, где есть хоть немного тишины и покоя, где, возможно, есть такие же, как и ты".
Читать истории политзаключённых:
"Администрация колонии ломает то, что не смогли сломать в ИВС или СИЗО", — большое интервью с экс-политзаключённым бобруйской колонии
"Всё сделано, чтобы парализовать твою волю", — бывшая политзаключённая Ольга Класковская
