"Кто тогда будет нас защищать?" Восемь историй правозащитников о двух днях разгрома "Вясны"
Власти преследовали деятельность правозащитного центра “Вясна” годами. Обыски, задержания, лишение регистрации — далеко не полный перечень репрессивных действий, кторые государство предпринимала в отношении членов и членок организации. Поэтому сегодня, в Международный День солидарности с гражданским обществом Беларуси, мы вспоминаем два чёрных дня в истории “Вясны”: 16 февраля и 14 июля 2023 года, когда по всей стране произошёл одновременный разгром ряда негосударственных организаций и редакций СМИ. Затронуло это и вясновцев и вясновак — через их истории мы показываем, как это было.
16 февраля 2021 года
Алексей Колчин. История о конфискованной магистерской
“В мою квартиру в Могилёве пришли утром. Я уже не спал, едва только услышал шаги на лестнице — стразу понял, кто это. Разбудил дочь и жену, через 5–7 минут стука открыл дверь, начался обыск. Во время него мы с семьёй перебрасывались словами, дочери разрешили находиться в отдельной комнате, ей даже оставили телефон. Но несмотря на вежливость сотрудников, во время этих действий было ощущение какой-то брезгливости, которое длилось и после обыска: мы долго не могли заставить себя взяться за уборку. Люди ходят по твоей квартире и в перчатках колупаются в вещах, рассматривают бельё.
Во время обыска жену даже отпустили на работу, а после него меня повезли на обыск в офис. Предлагали поехать даже на своей машине, но я отказался. Там всё проходило немного в большем беспорядке: как брали какие-то бумажки, то бросали их на пол. Забрали с собой документы, записные книжки и почему-то мою старую магистерскую работу о роли гражданского общества в демократических изменениях.
В целом мне удавалось быть спокойным, да и больших споров не возникало. Только однажды один из самых неприятных могилёвских губопиковцев начал отпускаць циничные замечания на счёт Марфы Рабковой: плакаты с ней висели у нас на офисе. Мол, защищаем правозащитницу-анархистку. На это я отвечал, мол, борются с девушкой и гордятся этим. Потом во время допроса в ГУБОПиК слышал, как сотрудники ходили по коридорам и цитировали новости, явно искажая беларусский язык: “Ператрусы, ператрусы!” После шестого вечера меня отпустили: я ощутил опустошённость, будто тебя выжали как ту тряпку. Помню, радовался просто тому факту, что еду домой на троллейбусе”.
Наталья Сацункевич. История о маме
“Я была в отпуске, когда в феврале прошли обыски в гомельском филиале. На всякий случай, чтобы работа Общественной приёмной не остановилась, я решила некоторое время не возвращаться в Беларусь. Поэтому когда ко мне пришли, дома была только мама. Несколько часов она сидела тихенько, но потом её заметили на балконе, и пришлось открыть дверь. Скорее всего, они знали, что меня нет дома, но были найстойчивы, а потом разозлились, что их так долго игнорировали. Помню, всё это время я в Вильнюсе ходила по квартире и не могла успокоиться: мне оставалось просто сидеть и ждать. Но я же знала, что не занимаюсь ничем преступным, а мама не имеет отношения к никакой моей деятельности.
Кажется, для неё этот случай много чего объяснил. Одно дело — читать, как всё несправедливо, и совсем другое — когда к тебе приходят и забирают вещи. Моей техники на тот момент в квартире уже не было, поэтому они изъяли мамину — хотя было видно, что это её вещи, компьютер и телефон были даже незапароленные. Мы всё шутим, что больше всего жалко, что мама потеряла уровень в игре на телефоне, до которого она дошла. Понятно, для неё это был стресс. Часа два она провела с сотрудниками: сначала они пришли в балаклавах, потом из-за жары сняли их. У них рвались перчатки, они просили скотч, чтобы упаковать изъятое, угрожали маме, что пойдут к старенькой бабуле, живущей недалеко, если она не будет отвечать на вопросы. Когда всё закончилось и я поняла, что маму никуда не повезли, стало спокойней. Я постаралась как можно скорее нормализовать её жизнь: например, купить такую же модель телефона. И я, и мама спокойно отнеслись к ситуации, но она ещё долго пугалась звонков в дверь. Да и ощущение отвращения, когда кто-то копается в твоих вещах, долго не исчезала”.
Елена Маслюкова. История о неотправленных письмах политзаключенным
"В то утро я очень рано проснулась в холодном поту в светлогорской квартире, так как снила сон, что меня пришли арестовывать. Я долго крутилась, да так больше и не уснула. Поэтому когда увидела сообщение от Ларисы Щиряковой, что за ней пришли, поняла, к чему готовиться. Утром хотела отправить письма политзаключенным, выбежала из подъезда и направилась на остановку, чтобы в почтовый ящик закинуть письма, но на улице услышала в спину: "Елена Александровна, пройдемте с нами!" и быстрые шаги кого-то. Остановилась. Какой-то человек в штатском показал мне удостоверение, в котором я не успела ничего прочитать. Он же и забрал у меня из руки четыре конверта. Я просила их остановиться у почтового ящика, чтобы все-таки отправить письма, но меня отвезли сразу в РОВД, а потом на обыск. Понятыми взяли двух дворничих, которые были недовольны, что их отрывают от работы: они так сердито на меня смотрели, будто я в этом виновата. Тогда у меня в квартире был ремонт, стены стояли ободранные. Сотрудники увидели это и спрашивают: "И что, на этой белой стене БЧБ нарисуете?" Приехали сотрудники газовой службы, но мне даже не разрешили им открыть. Во время обыска люди вели себя корректно, но когда увидели в визитнице мужа контакты основателя ГУБОПиКа, аж изменились в лицах. А я даже и сама не знала, что она у нас лежит.
На следующий день Алесь Беляцкий сказал мне: "Наверное, тебе надо съездить отдохнуть на пару-тройку месяцев", а муж купил билеты и отвез в аэропорт. Если бы не эти два мужчины, я бы еще долго колебалась, стоит ли уезжать. В аэропорту был для меня намного более сильный стресс, чем при обысках: меня задержали на паспортном контроле на дополнительный досмотр. Таможенницы сочувственно смотрели на меня и говорили: "Вы не полетите этим рейсом, потому что мы не успеем сделать все, что написано в бумажке". Меня ощупали с ног до головы, я даже вынула стельки из обуви, а на самолет я попала в последнюю минуту: сотрудник отдал мой паспорт только после звонка куда-то; долго вертел его в руках перед моим лицом, и только потом протянул его девушке на контроле. Когда я села в самолет, по выражениям лиц соседей поняла, что у меня по лицу текут слезы. До сих пор я чувствую себя не по себе в аэропортах и не знаю, как бы вела себя в минском".
Павел Сапелко. История о дочери
"Нас разбудил громкий стук и звонки в дверь. Жена испугалась, что испугается дочь, и быстро открыла дверь. В тот же момент квартира заполнилась разными людьми, в том числе спецназовцами в обмундировании с автоматами. Пока они врывались и показывали ненастоящие удостоверения, проснулся ребенок. Мы попросили дать возможность уйти им с женой к соседям, но не разрешили: тогда ей не было еще и шести лет, она просто сидела, обнявшись с матерью, и тихонько наблюдала со всем. Я приблизительно понимал правила игры и старался даже не провоцировать сотрудников попытками разговоров с семьей.
Обыск проводили во всех комнатах, вытаскивали все деньги в валюте, которые находили. Рылись даже в вещах и документах жены, хотя она предупреждала, что на них распространяется адвокатская тайна. Мои книжки по истории юриспруденции и адвокатуры их не заинтересовали. Когда дошло до техники, руководитель группы сначала вежливо попросил поделиться паролем, а когда я отказался, буднично сказал, что в таком случае будем добывать его в ГУБОПиКе, вводя "сыворотку правды". Все, что они находили, фоткали. Из-за обысков меняется отношение к месту: пропадает ценность личного, перестает действовать правило "мой дом — моя крепость". Через день я увидел часть этих снимков на государственном телевидении с новостями об обысках у "так называемых правозащитников". Это стало решающим доводом в пользу отъезда из страны: я понял, что это было предупреждение. И действительно: после этого уже было 14 июля".
14 июля 2021 года
Андрей Полуда. История о двух обысках
"2021 год был насыщен на события: были допросы по уголовным делам, личные углубленные досмотры на границе, несколько обысков. Во время обысков в квартире в феврале и июле оба раза я не сразу открыл дверь, оба раза перед обыском они отключали электричество в квартире. Оба раза я и моя семья просыпались от стука в дверь. Но июльский обыск отличался от февральского. В феврале ГУБОП выламывал дверь, приволок специальное оборудование и лупил им в дверь. Грохот был такой, что я думал, сейчас стены сложатся. Когда я понял, что скоро дверь выломают, — открыл. Они забежали в квартиру, положили на пол, один из сотрудников стал ногами мне на ноги. Во время обыска я постоянно был в наручниках. В июле пришел ДФР и не применял силу перед и во время обыска. Наручники на меня надели, только когда задержали уже в рамках уголовного дела.
14 июля был долгий день. Обыск сначала дома, а потом — на площадке "Территории прав". Там было столько литературы, плакатов, наклеек, оборудования, что после нескольких часов обыска они поняли, что не одолеют все вывезти до конца рабочего дня и просто опечатали помещение. Во время допроса в ДФР я не говорил с ними, а на все угрозы задержанием, если я буду молчать, ответил им: "Давайте скажем честно: это не вы принимаете решение,задерживать ли меня". Я знал, что происходит с остальными: один из понятых во время обыска показал мне телефон с заголовками вроде "Массовые облавы на общественный сектор, журналистов" — за это сотрудники, которые проводили обыск, на него накричали.
Меня завезли в Следственный комитет, потом на Окрестина, где я провел три дня. Но даже после всех этих приключений я не думал уезжать. Мне казалось очень важным оставаться в стране. Об этом часто говорил Алесь (Беляцкий), к тому же думается — возможно, нерационально — что если тебя отпустили, ты уже не нужен, и тебя не будут больше трогать. Тем более когда Алесь сидел в первый раз, я много помогал ему с передачами: на этот раз в голове крутилось, что я также должен это делать. Но фактически сразу меня стали "щемить" со всех сторон, вызывать в различные инстанции (Следственный комитет по уголовному делу, местный РОВД по административному делу, Министерство юстиции и налоговая по вопросам ликвидации "Территории прав"). И тогда я понял, что если заеду на 15 суток, вряд ли выйду. Тогда и было принято решение уезжать, я был эвакуирован в Украину, где застал полномасштабное военное вторжение России на территорию Украины. Несмотря на все ужасы событий, я на протяжении более шести месяцев оставался в Украине, чтобы помогать украинским правозащитникам в реализации гуманитарных инициатив и участия в международных миссиях по документированию военных преступлений».
Сяржук Сыс. История про бумажку с паролем
"В том июле я каждый день ездил на Цнянское водохранилище в шесть утра. Купался и возвращался работать. Но 14 июля остался дома — как чувствовал. К нам пришли первыми: где-то в 6:20 просто тихонько зашли в спальню, потому что мы забыли закрыть на ночь дверь. Жена ничего не поняла, попросила одеться — они оставили в комнате одного сотрудника, который отвернулся к стенке в это время. Ни на минуту не оставляли одних: я иду за водой в холодильник — они за мной. Я иду курить на балкон — и они туда же. Но то был ДФР, поэтому все было довольно вежливо.
Они выключили ноутбук и поставили на него печати. Уже потом следователь спрашивал пароль от него, я сказал, что не знаю, так как из-за большого количества журналистской работы он у меня всегда включен, а сотрудники пришли и выключили. Интересно, но когда после обыска сказали собираться, я мысленно начал цепляться за бытовые планы: вот жара, вот надо что-то поливать на даче. Один из самых сложных моментов. Весь допрос я молчал, но не выдержал и попросил покурить: тогда я узнал от молодого сотрудника, которого ко мне приставили, что меня задержали не одного. Он сказал: "Всех вас забрали". И сначала ко мне пришло облегчение: не так страшно, когда всех. Но потом пришла мысль: "Если всех, кто же нам поможет? Кто тогда будет нас защищать?" Между допросами видел сотрудников, которые листали новости. Увидев новости о моем задержании, сказали: "Вы так быстро работаете!" Меня аж гордость взяла.
Потом было Окрестина. Несмотря на ряд задержаний ранее, туда я попал впервые. Ко мне подсадили каких-то хорошо сложенных мужчин, которые все жаловались, что им нет комнаты из-за этих “бело-красно-белых”. Поэтому я честно признался, что у меня экономическая статья, так как уже тогда знал, что ее мне и предъявили. Потом их отсадили, я остался один — и этот вакуум было переносить очень тяжело. Наконец отвели на допрос — там следователь сказал, что выбрал меня, потому что я его земляк. После дня допроса меня отпустили искать бумажку с паролем от ноута, которой не было, со мной поехала целая команда. Ничего не найдя, они уехали и сказали, чтобы принес ее утром. Утром я уехал и больше домой не вернулся".
Любовь Ланина. История о паспорте, который взяли в плен силовики
"Около 7-8 утра, меня разбудила соседка по квартире, которая увидела новости об обысках. Я сильно волновалась, одна из коллег подала СОС-сигнал, и я поняла, что могу быть следующей. Так и случилось. Когда моя соседка ушла на работу, я получила от нее следующий СОС-сигнал. Я вышла в коридор — и там стояли только ее тапочки. Я надела их, забрала всю технику, блокнот, деньги и за 30 секунд спряталась за пределами квартиры. Потом я узнала, что сотрудники ДФР приняли подругу за меня и отвели в квартиру на обыск. Тогда у меня был щенок, который не мог оставаться один. И когда я пряталась, то постоянно слышала, как он гавкает, а потом – стих. Тогда я поняла, что в квартиру кто-то зашел. Рокси не рычала — значит, зашел кто-то знакомый. Мне посчастливилось и я быстро ушла незаметной с того места, где пряталась, но только вечером я поняла, что забыла паспорт. Я надеялась, что он лежит где-то в квартире, но друзья провели обыск еще более пристально, чем ДФР, и не нашли его. Тогда я поняла, что они его забрали. Потом я много винила себя, что не прихватила его, но, выходя из квартиры, я не собиралась уезжать из Беларуси. Но туда я больше не вернулась, а паспорт ко мне вернулся буквально пару месяцев назад".
Елена Лаптёнок. История о допросе на День рождения
"В то утро первые минуты спросонья было трудно сконцентрироваться. Услышав сильный стук в дверь, я быстро оделась, застелила кровать, побежала будить детей, чтобы вставали. Сын, наверное, поздно сидел за компьютером, и поэтому с трудом понимал, что происходит. "Зачем?" — спрашивает. "Как зачем, ты их в трусах встречать собираешься? Прячьте телефоны!" Потом мне позвонили с незнакомого номера и попросили открыть. Когда я услышала снаружи "четыре, пять, шесть...", поняла, что после десяти двери начнут выбивать, и открыла. Обыск проводили корректно, руководитель группы только в самом начале разговаривал со мной повышенным тоном, чтобы дать понять, кто здесь хозяин ситуации. Говорили, чтобы дети сделали себе и мне чай, пока писали протокол, но было не до чая, хотя обыск длился где-то часа четыре. Понятым понравился мой молодой и компанейский кот, тот ходил за всеми, "разговаривал", повсюду лез и прыгал на стол, когда писали протокол. Когда сели в машину ехать в ДФР, сотрудники говорили, мол, мы же вот с вами по-хорошему, а вы после ужасы будете рассказывать, что вас устрашали, позорили и т.д.
Оказавшись в ДФР, я полдня ждала дальнейшей судьбы, так как говорили, что все следователи заняты. Когда выводили в туалет, издали в коридоре видела Владимира, он был очень растерян, Валика и Андрея видела в кабинетах, так как дверь была открыта. В конце дня меня отвезли на Окрестина. Начиналась гроза, все небо было затянуто, очень не хотелось попасть под ливень, так как сухих же вещей нет, поэтому я, выпрыгнув из машины, понеслась к двери ИВС. "Никогда не видел, чтобы задержанный так бежал в изолятор", — веселились мои сопровождающие.
Допрос состоялся как раз в день рождения. Утром на завтрак принесли кашу с хлебом и чай. Думаю, вот мое угощение, слезы лились сами собой, ком подступал к горлу, я даже глотнуть не могла. Сидела над тарелкой и тупо рассматривала ее содержимое. "Ну что ты, все будет хорошо, ешь, ешь, нормальная каша," — успокаивала меня сокамерница. Какая, к черту, каша! Не было сожаления самой себя, я ждала худшей психологической реакции, а тут полный ступор и непонимание сути самих претензий. Вышла на свободу я через три дня и все время размышляла, что делать дальше. На второй день после выхода из ИВС меня решила навестить подруга, но забыла номер квартиры и стала стучать в окно. Меня просто колотило в тот момент, и мы сидели вместе плакали и смеялись. Решение уехать было мучительным, и сейчас репрессии в Беларуси сильно влияют на психологическое состояние. "Сэрца начамі аб радзімай старонцы баліць". А как иначе — туда стремится душа, чтобы только была Свобода".
