"Примерил мне этот шлем и с размаху залепил по голове", — Егор Мартинович рассказал о своем задержании
Бывших главного редактора "Нашай Нівы" Егора Мартиновича и руководителя отдела рекламы и маркетинга Андрея Скурко задержали 8 июля 2021 года. На свободе они оказались только через два года. На своей странице в фейсбуке Егор подробно вспомнил день своего задержания. Перепечатываем его монолог.
- Егор Мартинович. Фото из соцсетей
"День ареста, 8 июля 2021 года — самый чудовищный день в моей жизни. Надеюсь, хуже уже не будет. Что тогда происходило и как это чувствовалось изнутри, из кабины пикирующего самолета? Я помню свою первую мысль в тот день. "О, в дверь никто не стучал! Так, что у нас сейчас? Четверг! Осталось продержаться пятницу, а на выходных не арестовывают. Смогу съездить в Бешенковичский и Городокский районы, круто!" Приблизительно с таким позитивным настроением и вышел из квартиры — выгулять Альму.
Возле соседнего подъезда я периферийным взглядом заметил парня с черной повязкой на руке, который просто сидел на лавочке. Я сначала даже не понял, что в нем было удивительного. Уже после до меня дошло — он ничего не делал, даже не копался в мобильнике, а просто сидел. Нечастая ситуация. Видимо, это и был персонаж, который дал отмашку остальным о том, что я иду. Когда я дошел до следующего подъезда, подкатил бус, из которого на ходу повыскакивали люди в черном, выбили из рук мобильник и потащили меня за собой. Люди в соседнем кафе в шоке повыпрыгивали из кресел, но понятно, что не могли никак повлиять на ситуацию.
Здесь есть важный момент. В ту секунду я одной рукой держал поводок с Альмой, а другой делал ходы в одной захватывающей онлайн-игре. Поэтому мобильник в ту секунду был разблокирован. Им даже не нужно было выбивать из меня пароль, достаточно не дать экрану погаснуть — и можно копаться в мобильнике бесконечно. У меня не было в айфоне ничего запрещенного или компрометирующего, но ясно, что давать пароль все равно не хотелось бы.
И сейчас второе важное обстоятельство. Мне не повезло, что именно ко мне отправили, скажем так, самую ударную группу ГУБОПиКа. Может, посчитали руководителем преступной организации, может, еще что-то, неважно. Впоследствии я узнал конкретику об этой группе захвата — это те, кто отмечался самыми брутальными задержаниями и применением спецсредств. Короче, вариант просто отказаться назвать пароль с ними не работал — их предыдущие клиенты все же говорили необходимую информацию, пусть и после электрошокера. И именно эту вещицу они достали через несколько секунд, чтобы спросить пароль у меня. Причем электрошокер переводили от меня к Альме и обратно. Тут понимаешь, что если они все же тыкнут в собаку, реакция ее организма будет непредсказуема. И что кому ты впоследствии докажешь? Поэтому пароль от мобильника и пароль двухэтапной аутентификации телеграма довольно быстро оказались у них.
Все это происходило в бусике. Мы объехали дом и стояли там, ожидая дальнейших инструкций. Кто-то позвонил губоповцам и сказал, чтобы именно меня везли на обыск в редакцию. Ну что, поехали. Я на заднем кресле с опущенной головой: "Не выглядывай,***!", — Альма под ногами. Это все сопровождается произвольными тычками. Оно не то что бы слишком больно, но унизительно. Ты понимаешь, что влиять на ситуацию не можешь никак.
Губопики забрали у меня ключи от редакции, сами открыли дверь и побежали с бешеными криками вперед. Меня — кажется, уже в наручниках — вели с собой, Альму оставили в бусике. На тот момент в редакции были Наташа Лубневская и Шура Пилипович-Сущиц. Девушки демонстрировали максимальные спокойствие и уверенность, не реагировали на хамские шуточки и угрозы, хотя и не знали, есть ли какое-то решение по ним — отпускать или забирать на сутки. К счастью, через час-полтора их отпустили без всяких юридических последствий, только забрали мобильники и ноутбуки.
Во время обыска губоповцы впервые показали документы — что все это происходит в рамках дела 293 (массовые беспорядки) в отношении бухгалтера "НН" Ольги Ракович. А я, мол, просто случайный человек, который мимо проходил. У меня даже промелькнула мысль: может, действительно оставят в свидетелях? Ага.
Я по-прежнему сидел на стуле в холле, девушки на соседних стульях, а ко мне подносили найденные сокровища, чтобы спросить, что это такое, и решить, забирать ли с собой. Всего губопики набрали штук 10-15 коробок с какими-то документами, выбирая их максимально произвольно и хаотично. Восхищение у них вызвали артефакты, найденные на столах сотрудников. Национальные флажки, кукла в тюремной робе... — какие-то такие мелочи, каждый из них фоткал, может, пригодится для пропаганды. На доске на стене в рекламном отделе один из них написал что-то вроде "Наша Ніва. RIP" и с хохотом сфоткал. После в помойных каналах появился пост о том, что нашанивцы предчувствовали разгром и написали это сами.
Вообще, есть советы психологов, что делать в стремных ситуациях, и один из них — не провоцировать лишний раз агрессора. Не сопротивляйтесь, соглашайтесь, главное, не злите его. В принципе, я как-то так и старался делать. Единственное, не реагировал на подсказки типа "по-русски, сука, говори!" Ну то есть они тебя в этот момент толкают, ты пытаешься как-то неуклюже уклониться — ведь в наручниках, — после как неваляшка возвращаешься в первоначальный вид, но все же не вступаешь в дискуссию о судьбе белорусского языка. Просто продолжаешь отвечать по-белорусски.
Последующие годы для меня оставалось два внешних признака того, что я внутренне остаюсь свободным человеком. Когда могу говорить по-белорусски несмотря ни на что и когда могу не стричься налысо. Прическа отвалилась через год, когда ехал в колонию. Белорусский язык остался со мной. Ладно, это лирика, возвращаемся к обыску.
На тумбочке губопики заметили бюст основателя "Нашай Нівы" Ивана Луцкевича. Коллега по приколу нацепил ему на голову бойцовский шлем. И вот когда мы уже собрались на выход после обыска, самый агрессивный из губопиков придумал прикол. Примерил мне этот шлем и с размаху залепил по голове. Ну что в такой ситуации отвечаешь? Что-то вроде "Что вы делаете?" или "За что?". После первого удара я не упал, поэтому он повторил еще раз. Здесь я предпочел завалиться, чем вызвал его неподдельную радость. Другие губопики зашикали на него, мол, не перестарайся, но он просто светился от счастья. Когда уже выходили, один из них на секунду вернулся и с восторгом швырнул бюст Луцкевича об пол.
Для них всех было очень интересно параллельно читать независимые телеграм-каналы. "Ха-ха, все ищут только твою собаку, а на тебя всем похер, тебя уже все забыли!". Ну ок, слушаю этих стендаперов и не отвечаю.
А, коробки с изъятыми документами в бус я тащил сам. Даже сняли наручники, кажется. "Ты чо, думал, мы за тебя потянем? Давай неси,***!"
Следующая остановка — обыск дома. На тот момент это был третий обыск в квартире за год... Каждая бригада что-то выносит, поэтому губопикам и забирать было нечего — уже ни флэшек, ни дисков, все давно в Следственном комитете. Но этот обыск отличался от прежних по своей, скажем так, тональности. Предыдущие разы были управление собственной безопасности МВД и кто-то по заказу ДФР, и те, и те с каким-то намеком на законность. А тут губопики, без всяких внутренних стопов и даже без имитирования процедуры. Даже зайти в комнату, где идет обыск, мне было сложно — можно получить удар и подсказку "*** отсюда, ***!". Любое замечание вызвало только дополнительную агрессию.
В конце концов меня вывели из квартиры и увезли в СК. Еще по дороге самый агрессивный из них сообщил мне: "Да, сегодня ты не даешь показаний. Что будешь делать после — мне похер, а сегодня не даешь!" Здесь я подзавис. Вообще это был мой план — не давать показания. И тут наши интересы подозрительно сошлись. "Ясно, ***?" Ну ок, не даю, исключительно из уважения к вам. Потом выяснилось, в чем была логика ГУБОПиКа. Они имеют задание на день — арестовать меня и забросить на Окрестина. Во сколько отвезли, во столько рабочий день и закончился. А если я буду раздавать интервью в стиле Протасевича, то им придется долго меня ждать. Лучше побухать же, а не сидеть в СК до ночи.
Любой следователь — это все же хоть какой-то луч адекватности относительно губопиков. Поэтому я попросил у него вызвать скорую помощь. После ударов болела голова, и это была последняя возможность увидеться с гражданскими медиками. Ведь кто тебя лечит на Окрестина? Плюс если действительно есть какие-то проблемы со здоровьем, можно ехать в больницу на обследование. В конце концов все равно отправят на Окрестина, но повезут обычные милиционеры, а не губопики.
Но оказалось, что не все так просто. Губопики объяснили и мне, и медикам, что если нужно ехать в больницу, то ок, можно ехать. Но в машине с губопиками. И тогда, мол, я пожалею о своем решении пожаловаться на них и задержать на половину вечера. И да, из больницы на Окрестина повезут меня тоже они сами, причем однозначно сегодня — такой приказ.
В итоге я подписал бумагу, что отказываюсь от госпитализации. Правильным ли было решение? Я не знаю. Может, губопики брали на понт и действительно удалось бы отделаться от них. Уже не проверишь. Допрос закончился почти сразу — никаких показаний, естественно, я давать не собирался, — и мы двинулись на Окрестина. Сначала полчаса постояли во дворе СК, и было видно, что губопики действительно немного перепугались за мое здоровье. Кому-то звонили, отвели в тенек, посадили на бордюр — мол, не стой на ногах, потому что плохо выглядишь. Ну, их заботы хватило ненадолго.
В легковушку сели впятером. Я на задних сидениях по центру, поджав голову до колен и держа руки за затылком, они вокруг меня. На площади Победы авто губопиков подрезало какую-то другую машину, и тот водитель показал какой-то жест недовольства. Мой самый агрессивный сопровождающий начал реветь: "Тарань,***, я его завалю!" Тому водителю удалось куда-то свернуть, и внимание переключилось на меня.
"За кого голосовал?" — и удар. Мой ответ "неправильный", поэтому снова удар. "А кто президент?" — сейчас мой ответ якобы правильный с их точки зрения, но все равно удар. После они стали реветь на весь салон "Верым-можам-пераможам!", "Света — президент!" и еще что-то. Считали, что это очень смешно, а от меня требовалось громко скандировать вместе с ними. Кажется, потом еще хором пели гимн, но все это перемешалось в голове.
Я ждал только одного — быстрее добраться до Окрестина и выдохнуть. На прощание меня сфоткали по пояс, после эту фотку показали в "Панораме" — взгляните, жив-здоров.
День, который казался бесконечным, наконец заканчивался. Следующие два года были такими же несвободными, но хотя бы с физическим насилием я больше не сталкивался".
