Игорь Коваленко: За 10 лет я ни разу не видел на станции переливания крови ни одного чиновника
"Салідарнасць": «Пока доноры бастуют, пусть чиновники сдают кровь»
Александр Лукашенко подписал закон «О государственных социальных льготах, правах и гарантиях для отдельных категорий граждан». Между тем с сегодняшнего дня белорусские доноры начинают недельную забастовку против отмены льгот. Они не будут являться на станции переливания крови, за исключением срочных вызовов. О том, чем может обернуться эта акция, «Салідарнасці» рассказал почетный донор, активист донорского движения Игорь Коваленко.
— Сколько человек собирается принять участие в забастовке?
— Собираются бастовать доноры по всей Беларуси. Нам не удалось установить связь только с Витебском и Гродно. Будет бастовать весь Могилев — а это около 2 тысяч человек. Минск, Гомель, Могилев, Брест — все планируют поддержать забастовку. Честно говоря, назвать конкретную цифру очень сложно.
— Звучали заявления чиновников от медицины о том, что «на фоне 40 тысяч имеющихся в стране доноров 150 «забастовщиков» выглядят весьма незначительно»…
— Нас далеко не 150 человек. Только в Минске каждый день на станции проходит около 300 человек. И при этом все равно ощущается нехватка и крови, и плазмы. Если даже часть доноров не придет, это будет очень ощутимо. Чиновники не представляют, какое это количество людей.
Доноры имеют между собой тесную связь, это настоящая семья. Мы ведь встречаемся по два раза в месяц, общаемся, обсуждаем наши проблемы. Сейчас планируем создать свою организацию. Уже готовим документы.
Поверьте, доноры представляют серьезную силу и могут повлиять на ситуацию. Государство зависит от нас. Это дети до 3-х лет и пенсионеры не могут повлиять на отмену своих льгот, а мы можем. Поэтому и атакуем.
— Существует ли какая-либо поддержка со стороны политических партий и организаций?
— К сожалению, нет. Единственная партия, которая реально работает, это Партия свободы и прогресса — я являюсь председателем ее регионального отделения в Могилеве. Остальные пока ничего не делают. Еще когда в Литве собирались представители наших партий, было принято решение помочь и поддержать доноров. Но этой помощи не видно до сих пор. Никто с нами даже не связался. Поговорили и забыли. А нам просто необходима поддержка и в распространении материалов: и в выдвижении требований, и в руководстве. Ведь доноры — не политики, они не знают, что конкретно следует делать, чтобы донести свои требования и отстоять права.
Ни разу за все время, что у нас идет подготовка к забастовке, с нами не вышел на связь белорусский Международный красный крест. Хотя чему тут удивляться? Не поступило ни одного предложения обсудить вместе эту ситуацию от какого-либо чиновника. Видно, у них есть дела поважнее, чем доноры. А ведь почему происходит эта забастовка? Из-за нежелания чиновников общаться. Наш народный (в кавычках) парламент вообще ни о чем не думает. Ему дали команду сверху принять закон, и за несколько дней они все решили. Такой серьезный закон был принят буквально за пять дней. 23 июня одной палатой, 28 — другой. Все, приняли. Нигде даже проект не был опубликован, чтобы народ мог ознакомиться. Но, может быть, когда после забастовки почувствуется нехватка крови, что-то сдвинется. Хотя, возможно, на первое время найдут выход из положения — милицию сгонят сдавать кровь, солдат привезут.
— А если забастовка пройдет незамеченной?
— Значит, была проведена плохая подготовительная работа. Тогда мы возьмем еще неделю-полторы перерыв на более детальную подготовку и объявим уже бессрочную забастовку. И это будет уже очень серьезно.
Естественно, на срочные вызовы мы всегда будем являться, и днем и ночью. Человеческая жизнь — это первостепенная ценность. Я знаю, что в Могилеве есть дети с лейкемией, которые проходят облучение, и им обязательно нужна живая кровяная клетка. Мы просто сами будем себя казнить, если не поможем им.
— Сегодня ведется разговор об адресной помощи?
— Я получил ответ из парламента: на 1 июня у них не было еще создано даже межведомственной комиссии по разработке этого указа об адресной социальной помощи. Точно также быстро примут и этот указ, и народ наш останется за бортом.
Получается, что до сих пор почетные доноры не нуждались в этой помощи?˜ льготами они, оказывается, не пользовались, вот их и решили отобрать. Понятно, что если тебе доплачивают 40% к пенсии, то донор не может пользоваться этой помощью до достижения пенсионного возраста. А раз не пользуется — значит, не надо. Но ведь исполнится когда-то человеку 60, он пойдет на пенсию и эта прибавка пускай в 16 тысяч, будет для него важна.
Убрали санаторно-курортное лечение. Ну, и тут понятно: государственная вертикаль подмяла все санатории под себя и сама выделяет путевки. ˜ когда почетный донор приходил становиться на очередь, приходится ждать два, а то и три года. Опять получается, что доноры этим не пользовались. Только вот никто не выясняет, почему.
То же с бесплатным зубопротезированием. У донора и кости слабеют и зубы крошатся после того, как с плазмой из организма уходит калий и кальций. Калий — это сердечно-сосудистые заболевания, а кальций — костная система. Но очередь на протезирование просто огромная. Я записался в прошлом году, и на сегодняшний день являюсь 584-м. Тоже, выходит, доноры не пользуются этой льготой.
А ведь для нас эти льготы очень актуальны. Когда я начал изучать эту проблему, сталкиваться с людьми, которые действительно пострадали от донорства, я понял, насколько это важно.
— Но какие-то привилегии для доноров все же остались?
— В Беларуси нет. Только в Могилеве остался бесплатный проезд в городском транспорте. Еще в 1998 году мы как-то достучались до своих депутатов — в законе есть такая строка, что городские власти на свое усмотрение могут из бюджета добавить донорам отдельные льготы. А так по закону предполагается только 100-процентная оплата больничного. Опять же не все хотят афишировать, что они доноры — кто-то стесняется, вот и не предоставляют справку, в итоге получают только 50% оплаты.
— Что значит «стесняются»?
— Бытует такое мнение, что донор идет на это, чтобы заработать деньги. Именно зарабатывать, а не спасать людей. Казалось бы, да ради бога, пускай все приходят.
Но на сдаче крови денег не заработаешь. Для того, чтобы сдать плазму или кровь, у человека должно быть отличное здоровье, хороший гемоглобин, тромбоциты в норме. Чтобы все это было в порядке, необходимо нормальное — не буду говорить хорошее, хотя бы нормальное — питание. Должны присутствовать и продукты животного происхождения, и овощи, и фрукты, и сыры. Режим донора достаточно серьезный. И то, что выплачивается в виде компенсации — это слезы, которых хватает только на то, чтобы восстановить свои силы.
За сдачу крови человек получает 64 тысячи рублей, за сдачу плазмы — 106 тысяч. А риск несоизмерим. На встрече с академиком Михаилом Потапневым, директором Республиканского центра гематологии и трансфузиологии, я говорил о том, что доноров необходимо внести в верхнюю строку группы риска. Я приводил пример, как в 1993 году в Могилеве со станций переливания крови людей увозили прямо в реанимацию. Тогда было массовое заражение крови. На это Потапнев только покачал головой и констатировал, что да, было такое ЧП. Для чиновника это не риск, это просто ЧП. А сейчас у доноров, ставших инвалидами, отберут льготы и они даже не смогут себе лекарство купить со скидкой в 50%.
— А как вы сами стали донором?
— Как-то по телевизору увидел, что в Европе с какой-то маленькой девочкой произошел несчастный случай. Показали, как люди откликнулись на ее беду, стояли очереди, чтобы сдать кровь. Это подвигло меня испытать себя. Так я и пришел на станцию переливания крови. Это было 17 октября 1997 года.
— Недавно вы сдали свой знак почетного донора.
— Да. Это произошло в Институте переливания крови во всемирный день донора, 14 июня. Я пытался рассказать о тех донорах, которых стали инвалидами, которые находились в коме… А в ответ услышал, например: «Я тоже когда-то был в коме, и вот здоров». Когда я понял, что беседовать дальше не имеет никакого смысла, я взял лист с нашими требованиями, приколол свой знак почетного донора и вручил с пожеланиями передать министру здравоохранения. Этот знак был наградой тогда, когда к донорам относились с пониманием. Не знаю, вручили ли министру этот знак вместе с нашими требованиями. Но пока тишина.
— После того, как вы стали неформальным лидером донорского движения, не почувствовали ли давление со стороны?
— На меня трудно оказать давление, мне уже нечего бояться. На сегодняшний день я нигде не работаю — после выборов в горсовет, на которых я вел активную агитацию, на работу я устроиться не могу. До этого какое-то время работал в системе ЖКХ.
Что же касается правоохранительных органов, то один раз позвонили из КГБ. Но я их успокоил, сказал, что им здесь делать нечего. У нас, мол, забастовка тихая, мирная, мы просто не приходим на станции — кто дома сидит, кто на грядках на даче. Мы махать флагами и кричать не собираемся.
Горисполком пытался пристыдить. Вызывали в идеологический отдел и увещевали: «Как вы можете, вы же доноры, вы же оставите беспомощных людей». На что я им предложил: пока доноры будут неделю бастовать, пусть соберутся всем горисполкомом и сдадут кровь. На этом разговор и закончился.
— Звучали высказывания о том, что изъявившие желание бастовать доноры не достойны этого звания…
— А кто мешает чиновникам стать донорами? Я вот десять лет спасал человеческие жизни, кто-то вообще по 35, теперь пусть они хоть одну жизнь спасут. Примечательно, что за эти 10 лет я ни разу не видел на станции переливания крови ни одного чиновника. А то получается, что доноров обвиняют во всех грехах земных, а чиновники власть остается белой и пушистой. Конечно, им беспокоится не о чем — ни о пенсии, ни о дешевых лекарствах…
— Что значит «стесняются»?
— Бытует такое мнение, что донор идет на это, чтобы заработать деньги. ??менно зарабатывать, а не спасать людей. Казалось бы, да ради бога, пускай все приходят.
Но на сдаче крови денег не заработаешь. Для того, чтобы сдать плазму или кровь, у человека должно быть отличное здоровье, хороший гемоглобин, тромбоциты в норме. Чтобы все это было в порядке, необходимо нормальное — не буду говорить хорошее, хотя бы нормальное — питание. Должны присутствовать и продукты животного происхождения, и овощи, и фрукты, и сыры. Режим донора достаточно серьезный. ?˜ то, что выплачивается в виде компенсации — это слезы, которых хватает только на то, чтобы восстановить свои силы.
За сдачу крови человек получает 64 тысячи рублей, за сдачу плазмы — 106 тысяч. А риск несоизмерим. На встрече с академиком Михаилом Потапневым, директором Республиканского центра гематологии и трансфузиологии, я говорил о том, что доноров необходимо внести в верхнюю строку группы риска. Я приводил пример, как в 1993 году в Могилеве со станций переливания крови людей увозили прямо в реанимацию. Тогда было массовое заражение крови. На это Потапнев только покачал головой и констатировал, что да, было такое ЧП. Для чиновника это не риск, это просто ЧП. А сейчас у доноров, ставших инвалидами, отберут льготы и они даже не смогут себе лекарство купить со скидкой в 50%.
— А как вы сами стали донором?
— Как-то по телевизору увидел, что в Европе с какой-то маленькой девочкой произошел несчастный случай. Показали, как люди откликнулись на ее беду, стояли очереди, чтобы сдать кровь. Это подвигло меня испытать себя. Так я и пришел на станцию переливания крови. Это было 17 октября 1997 года.
— Недавно вы сдали свой знак почетного донора.
— Да. Это произошло в ?˜нституте переливания крови во всемирный день донора, 14 июня. Я пытался рассказать о тех донорах, которых стали инвалидами, которые находились в коме… А в ответ услышал, например: «Я тоже когда-то был в коме, и вот здоров». Когда я понял, что беседовать дальше не имеет никакого смысла, я взял лист с нашими требованиями, приколол свой знак почетного донора и вручил с пожеланиями передать министру здравоохранения. Этот знак был наградой тогда, когда к донорам относились с пониманием. Не знаю, вручили ли министру этот знак вместе с нашими требованиями. Но пока тишина.
— После того, как вы стали неформальным лидером донорского движения, не почувствовали ли давление со стороны?
— На меня трудно оказать давление, мне уже нечего бояться. На сегодняшний день я нигде не работаю — после выборов в горсовет, на которых я вел активную агитацию, на работу я устроиться не могу. До этого какое-то время работал в системе ЖКХ.
Что же касается правоохранительных органов, то один раз позвонили из КГБ. Но я их успокоил, сказал, что им здесь делать нечего. У нас, мол, забастовка тихая, мирная, мы просто не приходим на станции — кто дома сидит, кто на грядках на даче. Мы махать флагами и кричать не собираемся.
Горисполком пытался пристыдить. Вызывали в идеологический отдел и увещевали: «Как вы можете, вы же доноры, вы же оставите беспомощных людей». На что я им предложил: пока доноры будут неделю бастовать, пусть соберутся всем горисполкомом и сдадут кровь. На этом разговор и закончился.
— Звучали высказывания о том, что изъявившие желание бастовать доноры не достойны этого звания…
— А кто мешает чиновникам стать донорами? Я вот десять лет спасал человеческие жизни, кто-то вообще по 35, теперь пусть они хоть одну жизнь спасут. Примечательно, что за эти 10 лет я ни разу не видел на станции переливания крови ни одного чиновника. А то получается, что доноров обвиняют во всех грехах земных, а чиновники власть остается белой и пушистой. Конечно, им беспокоится не о чем — ни о пенсии, ни о дешевых лекарствах…
