"Не просто спорить с тем, кто одной ногой стоит у тебя на спине". Большое интервью с осужденным за акцию, спланированную силовиками
Егор Евстратов. Фото: spring96.org
С 34-летним Егором Евстратовым встречаемся в небольшом польском городе. Последний раз мы с ним виделись на суде в 2021 году, на котором ему назначили три года и два месяца лишения свободы за акцию по порче машины милиционера, спланированную силовиками. Мужчина отсидел весь срок, столкнувшись в заключении с давлением. Егор освободился почти год назад, но долгое время оставался в Беларуси. Теперь он пытается обустроится в новой стране, справляясь одновременно и с ресоциализацией после заключения, и с социализацией в эмиграции. На помощь ему BYSOL открыл сбор. Оказавшись в безопасности, Егор Евстратов рассказал "Вясне" про жёсткое задержание и ранение дробью, виды пыток в новополоцкой колонии, Виктора Бабарико и поделился, почему он забрасывал систему жалобами.
Разговор с Егором начинаем с обсуждения его фото на суде, которое мы сделали на первом заседании в 2021 году. Этот снимок можно назвать символом современного белорусского правосудия. На нём руки фигуранта политического дела, который и так находится в так называемом "аквариуме", закованы в наручники за спиной, а на руке виднеются последствия задержания с ранениями. При этом, он ещё держит свои вещи. Правозащитники "Вясны" поместили это фото на обложку доклада "Уголовное преследование по политическим мотивам Беларусь 2021-2022 гг".
- Руки Егора Евстратова на суде 15 января 2021 года. Фото: spring96.org
"2020 год пробудил многих, в том числе и меня"
Егор рассказывает о себе, что учился в Белорусском национальном техническом университете на инженера-механика, отслужил срочную службу в армии и работал в частной мебельной фирме. Весной 2020 года, проработав около шести лет, он решил уволиться:
"Перед выборами чувствовалась такая обстановка в стране, что что-то обязательно должно произойти. Поэтому я решил, что сейчас не лучшее время для поиска новой работы, и стоит обратить внимание на ситуацию в Беларуси. И позже я стал активным участником всяческих пикетов, митингов и шествий, а также дворовых акций".
До 2020 года, признаётся Егор, он не был столь политизирован.
"Мне, конечно, долгое время не нравилось то, что происходит в стране, но такого социального напряжения, как в тот период, ранее ещё не было. 2020-й год пробудил многих, в том числе и меня. Я понял, что это время, когда нужно что-то менять".
Но судьбоносным для Егора стал один из митингов в минском парке Дружбы народов, где он познакомился с Павлом Сахарчуком — через несколько месяцев его подельником по делу. Это произошло после выступления Егора на "открытом микрофоне" для протестующих.
"Казалось, мне было, что сказать, поэтому я взял микрофон и произнёс небольшую речь. А чуть позже ко мне подошёл молодой человек, который рассказал, что своим выступлением я вдохновил на речь и его самого. Так мы познакомились с Павлом Сахарчуком, тепло и по-дружески пообщались, но дальше связь не поддерживали. Спустя месяц, во время традиционного еженедельного шествия по району Сухарево, туда как раз по работе заехал Павел и случайно увидел меня в колонне шествующих. На этот раз мы обменялись с ним контактами и в дальнейшем продолжили общение. Он мне рассказал, что знает людей, которые настроены отвечать силовикам такими ж методами, какими они сами действуют против народа. Я ответил ему, что считаю такие действия логичными и совершенно оправданными. Тогда Павел предложил мне присоединиться к этой самой группе людей. Почему-то для себя я решил, что это все хорошие знакомые Павла, которых он давно знает, и я учтиво не спрашивал, кем были эти люди. Хотя сам я для него являлся человеком, которого он видит второй раз в жизни. В общем, потом окажется, что в этой случайной группе людей оказались четыре силовика".
"Решили, что можем ответить им тем же самым"
- Егор Евстратов. Фото: spring96.org
Речь идёт про закрытый телеграм-чат под названием "Кепка", в котором состояли всего 11 человек. В последствии пятеро из них оказались на скамье подсудимых, двое не смогли участвовать в акции, потому что были на работе, а еще четыре — как выяснилось потом, силовики — просто испарились, как после задержания, так и из материалов дела.
"С участниками чата лично мы встретились два-три раза. В какой-то момент пришли к соглашению, как именно мы сами можем ответить на всё то беззаконие, что творили силовики. В то время люди в униформе частенько разбивали машины протестующим, но у этой медали есть и обратная сторона, так как личными автомобилями владели и сами силовики. Решили, что можем ответить им тем же самым. В "Чёрной книге Беларуси" активно публиковались данные сотрудников МВД: адреса проживания, данные о личных автомобилях, дачах и другом имуществе. Кто-то из участников скинул в чат публикацию из ЧКБ и предложил испортить машину одного из начальников Департамента исполнения наказания (ДИН), про которого там же сообщалось, что это сотрудник МВД, который координирует действия силовиков на протестах и несёт ответственность за избиения задержанных. Цель казалась вполне удобной и закономерной. Некоторые ребята очень сильно лоббировали именно эту машину и говорили, что сами её видели, уже успели съездить в тот самый двор и машина прямо сейчас на месте. Теперь я понимаю, что эта машина была не просто так закинута в ЧКБ. Абсолютно уверен, это было заранее спланированное мероприятие силовиков. Об этом свидетельствует и тот факт, что, согласно материалам уголовного дела, которые были озвучены во время судебного заседания, данный автомобиль был застрахован договором страхования "АвтоКаско" 28 сентября 2020-го года около 16 часов дня, то есть всего за несколько часов до того, как мы его поцарапали. Но заранее об этом никто из нас знать не мог, да и не задумывался даже, у всех было бойцовское настроение. Те самые ребята, что предложили именно эту машину сотрудника МВД Гейца, заявляли, что акцию необходимо провести "СЕГОДНЯ".
"Силовики готовились к нашей акции заранее"
Так, в ночь с 28 на 29 сентября 2020 года в деревни Боровая Минского района оказались девять человек из телеграм-чата "Кепка". Егор рассказывает теперь о случившимся так же, как и три года назад при допросе на суде. На процессе он частично признал вину, открыто рассказывая про акцию и её мотивы.
"Приехали на заранее оговоренную точку сбора, переоделись, кто-то взял баллончики или гвозди, кто-то — монтажную пену. На точке сбора один из участников взял какую-то стеклянную бутылку и громко разбил её об стену. Никто из участников не понял, что это было за действие. Когда его спросили, для чего он это сделал, то ответил: "Домашняя заготовка". Что за ответ — непонятно. Теперь ясно, что это был своего рода звуковой сигнал, цель которого — выдать точное местоположение нашей группы силовикам по периметру, которые, безусловно, уже находились где-то рядом. От точки сбора мы пешком пошли во двор, в котором была припаркована машина Гейца. Когда мы туда пришли, один из участников предложил пройтись по двору на разведку. Я согласился осмотреть вместе с ним территорию на предмет случайных прохожих, но теперь понимаю, что это был тоже сигнал, ведь в пустом дворе двух свободно прогуливающихся людей отлично видно, а группа задержания была уже наготове, с крыш ближайших домов велась оперативная съемка. Когда мы вернулись, то я подготовил телефон для съёмки. Двор был пустым, так что можно было приступать. Всё произошло довольно стихийно и быстро: кто-то запенил двери, кто-то красил белым и красным баллончиками, помню свист от проколотых шин, ну а я в нескольких метрах всё это снимал на камеру. И тут со всех сторон — с улиц, с подъезда, с машины — на нас побежала толпа. Мы не успели опомниться, как оказались в кольце. Но, кстати, Сахарчук успел, наверное, через забор перепрыгнуть, но его где-то через 10 минут привели, потому что силовики готовились к нашей акции заранее и караулили нас, в том числе возле наших припаркованных машин".
После задержания парней МВД показала про это видеосюжет, в котором показали оперативную видеосъемку с крыши, а также избитых фигурантов дела.
"Совсем не просто спорить с тем, кто одной ногой стоит у тебя на спине"
"При задержании сотрудники "Алмаза" использовали помповые ружья с резиновой дробью. В основном все выстрелы пришлось на меня, но, знаю, что попало и ещё в кого-то. Из-за этого мне потребовалась медицинская помощь, поэтому перед изолятором я сначала попал в больницу".
Егору потребовалось хирургическое вмешательство, потому как, по словам хирургов, в противном случае развитие гангрены было неминуемо, мертвую ткань необходимо было удалить, а раны обработать. Он отмечает, что в больнице всё подробно фиксировали и фотографировали ранения на специальный фотоаппарат учреждения здравоохранения, но потом фото куда-то испарились, как и те четыре участника чата.
"Я слышал звуки выстрелов, понимал, что в меня попадает, но в моменте ничего не чувствовал — боль пришла позже. Тогда нас "приняли", как сейчас говорят, брутально: били дубинками, ногами, применяли электрошокер в область шеи, что вообще-то запрещено, так как есть существенные риски, что из-за спазма человек может откусить сам себе язык. Во всём этом не было никакой необходимости — мы были все на земле, а руки были за спинами. Наверное, бить нас им было просто в удовольствие. Всё это сопровождалась всякими оскорблениями. Они даже пытались поговорить якобы по душам, переубедить нас, что мы ошиблись во взглядах. Однако совсем не просто спорить и приводить разумные доводы тому, кто одной ногой стоит у тебя на спине.
Мы лежали на земле — они подходили смотрели на нас. Для них это было всё как зрелище: то из руки кровь течёт, то там кровь... Вскоре нам залили глаза слезоточивым газом, и пришёл, вероятно, руководитель операции. Он прошёлся и назвал четырёх человек, после чего их подняли и куда-то увели. Собственно, это были те самые сотрудники милиции. Больше их никто не видел, а в деле они никак не фигурировали. А мы впятером ещё несколько часов пролежали на земле, а потом нас просто сложили один на одного в бусик и повезли оформлять в отделение. Забрали ремни, шнурки, содержимое карманов, сделали опись всего и повезли в изолятор временного содержания. Я тогда заявил, что мне нужна помощь врачей. Приехала скорая, но сотрудники очень ругались с ними, потому что не хотели выделять людей для сопровождения. Но медсестра, которая приехала, сказала, что если не обработать раны, то будет нагноение — гангрена. Поэтому в любом случае нужно везти, так как нужно было хирургическое вмешательство. Она настояла на том, что меня нужно отправить в больницу. Там всё запротоколировали и сфотографировали, но фотографии потом, к сожалению, пропали".
- Выписка из медицинского документа Егора, которую он предоставил "Вясне"
Егор вспоминает, что в заключении писал жалобу на действия сотрудников о необоснованном применении оружия и спецсредств, но получил отписку, что они действовали по ситуации в рамках, разрешенных законодательством. В больнице мужчина провёл только несколько часов, а после его отвезли в изолятор временного содержания Минского района, где уже находились остальные задержанные.
"Я говорил, что мне нужно на перевязку, так как врачи в больнице сказали, что меня нужно будет периодически привозить, но личного состава для поездок в больницу у ИВС не было предусмотрено. Поэтому сотрудники сами, как умели, меняли мне повязки — где-то с юмором, где-то с пониманием, но они действительно старались. Через трое суток на ИВС опухоль начала спадать. А потом меня перевели на "Володарку", где был профессиональный медицинский персонал, к которому я ходил на перевязки, а потом удалял швы".
Вспоминая начало истории преследования, Егор отмечает, что морально он был готов к задержанию:
"Конечно, присутствовали страх, неуверенность и непонимание, что ждёт впереди, но не скажу, что это меня очень цепляло. А вот родственников — да. Я понимал, что близким сложнее, чем мне, ведь я знаю, что со мной происходит. А они придумывают и накручивают себя".
На "Володарке" мужчину продержали около двух месяцев. Первая камера, в которую попал в СИЗО Егор, была известной как "Шанхай", где помещается до 24 человек.
"Я туда прихожу, а меня уже все там знают — видели репортаж по телевизору о нашем задержании. Там я познакомился с людьми, про которых сам раньше читал, например, Владиславом Михолапам, Павлом Манкиненко и Алексеем Стерликовым".
"Два дня на изучение всех материалов дела"
Дело минчан вела целая следственная группа под руководством Карины Константиновны Борис. По словам Егора, в какой-то момент следователи начали работать в ускоренном режиме, вероятно, получив на то указание сверху.
"Борис дала два дня на изучение всех материалов дела — а это порядка 11 томов по 400 страниц каждый, если память не изменяет. Я ей сказал, что за два дня такой объём информации выучить невозможно, и я буду изучать столько, сколько того потребует время и позволяет законодательство. Но следовательница сказала, что если я за два дня не ознакомлюсь с материалами дела, то она приложит к материалам уголовного дела докладную записку, что я отказался от ознакомления, никак не мотивируя своё решение. И более того, лишит свидания с родственниками. Я отказался от выдвинутых следовательницей условий, а она сделала именно то, что и обещала. Хотя я начал изучать материалы — это было видно по специальной ведомости, где отмечены страницы тома, которые я успел изучить".
Егор рассказывает, что на протяжении двух лет ещё писал жалобы в Следственный комитет и прокуратуру на действия Борис, но ему приходили отписки, такие как "проверка проведена, нарушений не выявлено".
Но перед судом Егору всё же дали время на ознакомление с материалами дела, поэтому в изоляторе временного содержания он пробыл 44 дня.
"Меня привозили около шести раз в суд, за которые я прочитал все тома дела. Но это было в подвальной камере, где мало света. Естественно, никакого компьютера там не было, поэтому я не мог ознакомиться с материалами, которые были на цифровых носителях. Меня предупредили, что я могу читать лишь письменные показания и содержимое многочисленных дисков, которые были приложены к материалам дела, оставалось для меня загадкой. Все диски были опечатаны и достать их, не сорвав пломбу, я не мог. Более того меня предупредили, что если я это сделаю, то заработаю ещё одну статью к тем, которые у меня уже есть. Но доставать диски из конвертов всё равно не имело смысла, ведь ознакомиться с их содержимым было всё равно не на чем".
"Это удар по родственникам"
- Егор Евстратов на суде в январе 2021 года. Фото: spring96.org
Мужчина вспоминая суды, говорит, что это было рутинно и монотонно, но он был рад даже при таких условиях повидаться с родственниками.
"Пожалуй, самым запоминающимся на суде моментом было то, когда один из адвокатов заявил ходатайство о просмотре ролика МВД, который ранее показывали по телевидению. Они так торопились сделать репортаж, что использовали в нем кадры оперативной съёмки с крыши, на которых отчётливо видно, что нас — участников акции — точно не пять. Сам судья Шевцов, который вёл процесс, до этого уверял, что нас было пятеро... Он даже лично вслух пересчитывал людей, которые попали на камеру моего телефона, и, действительно, в кадре моего телефона ни разу одновременно не оказывалось более двух-трёх человек. И вот, когда ему предоставили доказательство, что нас было на месте точно не пять, он объявил тут же объявил об окончании заседания и назначил следующее через неделю. А через неделю этот факт специально не вспоминали".
Приговор в три года и два месяца колонии Егор, по его словам, воспринял спокойно. Но мужчина постоянно во время беседы напоминал о том, что тяжелее было родственникам.
"Мне тяжелее было понимать, что это удар по родственникам. Но для меня нормально. В то время были такие приговоры — в два-три года лишения. Немного раньше давали мягче сроки, а спустя полгода-год многим уже назначали по семь-восемь лет колонии. Ну я попал в такой период. Потом в колонии я встречал людей, которым за комментарий два года давали, а у меня за деяние — три".
Фигуранты дела подали апелляцию, а прокурорка, в свою очередь, протест. Заседание прошло в отсутствие Егора и других.
"По делу были ошибки прокурора — она назначила штраф чуть меньший положенного законодательством. И поэтому этот протест, хоть и формально, ухудшал наше положение. Поэтому нас должны были привезти на рассмотрение жалобы, но этого не произошло. Просто в какой-то момент пришло оповещение, что всё, что хотела прокурорка — удовлетворить, а всё, что мы — отклонить".
"Все мои письма в прокуратуру из колонии и могилёвской тюрьмы попадали в "Нарнию"
Так, через витебское СИЗО Егор оказался в новополоцкой колонии № 1. Это была весна 2021-го года, поэтому мужчина был там одним из первых осуждённых по политическим мотивам. Он состоял на двух профилактических учётах: "как склонный к экстремистской и иной деструктивной деятельности" и "склонный к агрессии". На себе Егор носил характерную "жёлтую бирку".
"Наверное, "Володарка", с точки зрения соблюдения прав, была самым неплохим местом. Там, когда жалобу отправляешь, тебе приносят бумагу на подпись, что жалоба действительно отправлена. В этом плане жодинская тюрьма, кстати, тоже худо-бедно работала. А вот все мои письма в прокуратуру из новополоцкой колонии и могилёвской тюрьмы просто попадали в "Нарнию".
В каждом СИЗО были свои особенности. В Жодино, например, камеры куда больше и просторнее, чем на "Володарке", но бывает, что количество людей в камере превышало количество кроватей. Коек — 12, а нас в камере — 14. Двое ночью не спят, но потом днём могли отоспаться. Зато на "Володарке" было дозволено чуть больше, чем в остальных местах, сидеть было проще. А витебское СИЗО — показательное место. Я там пробыл всего десять дней, но там было сложнее всего: постоянные уборки, матрасы днём скручивались и складывались наверх, сумки вынимались и составлялись на нижние ярусы — просто работа ради работы без какого-либо смысла и необходимости".
"Каждый хотел выйти на своих условиях, а не просить помилование у человека, которого никто не выбирал"
- Егор Евстратов. Фото: spring96.org
Бывший заключённый вспоминает, что в 2021 году в колонию пришло около 20 писем политзаключённым с предложением на написать помилование. Мужчина отказался от этого.
"Вскоре после писем в колонию приехали прокуроры, вызвали в кабинет по одному всех политических, где предлагали написать прошение о помиловании. При беседе с прокурором сотрудников колонии в кабинете не было, поэтому всё происходило без психологического давления. Однако почти никто не согласился. Все думали, что и так это всё скоро закончится. Каждый хотел выйти на своих условиях, а не просить помилование у человека, которого никто не выбирал. Да и в этот институт [помилования] никто не верил, и, как оказалось, он не работает. Никаких санкций за мой отказ писать прошение ко мне не применялось. Да и не могли отправить сразу 30 человек в ШИЗО. А ещё один раз предлагали рассказать на видеокамеру, что я "исправился и осознал свои ошибки". Подобные видеозаписи потом отправлялись на государственное ТВ и периодически крутились в новостях. Опер Богданов А.А., который мне это предлагал, пытался подцепить на крючок скорым освобождением, но я отказался. Позже в письме родственникам я высмеял эту нелепую попытку, и то письмо я скорее писал самому Богданову. Знал, что он будет его читать. Он и прочитал, но вот письмо за пределы колонии не выпустил".
"ШИЗО в колонии — оружие индивидуального поражения"
Периодически в колонии Егора помещали в штрафной изолятор (ШИЗО), а потом — в помещение камерного типа (ПКТ).
"В ШИЗО я попадал часто. За два месяца мог трижды съездить на 10 суток. В целом в ИК-1 я находился не так уж и долго, всего-то пять с половиной месяцев, из которых в отряде пробыл около двух с половиной. Остальное время пришлось как раз на ШИЗО и ПКТ. Впервые в ШИЗО я попал почти сразу после приезда в лагерь, когда ещё был на "карантине", естественно, по разнарядке.
Самый простой способом найти формальное нарушение — это проверить личные вещи осуждённого и сравнить их с описью этих вещей. Придраться к моей описи вещей было в общем-то сложно, но отрядник, которому поручили составить рапорт на меня, очень старался найти несоответствие, подошёл к исполнению поставленной задачи творчески. Увидел у меня в сумке тетрадь без обложки, которая именно в таком виде и продавалась в магазине. На его взгляд такая тетрадь, раз она не имеет обложки, в описи должна быть записана как "набор страниц". Разумеется, если бы я записал её как набор страниц, то она резко снова стала бы тетрадью. Кроме этого, из моей сумки пропала одна сигарета, так что вместо вписанных в опись вещей 720 штук были только 719. Этого вполне достаточно, чтобы составить рапорт о нарушении. Так, весной 2021 года, я впервые оказался в ШИЗО на 10 суток и сразу в самый опасный период — межсезонку. Батареи только-только отключили, и, будто этого мало, специально создавались сквозняки, так что в летней тюремной одежде было холодно.
Вообще ШИЗО в колонии — оружие индивидуального поражения. Создаются все условия, чтобы подорвать здоровье человека. Если в колонии происходили избиения, то это обязательно случалось именно в ШИЗО, подальше от глаз сотен осужденных. Лично и не видел, чтобы кого-то избивали в самом лагере, а в ШИЗО это было обычной практикой. Каждое утро в ШИЗО всех ставили на растяжку. Там это называется "поза для досмотра". Кроме этого, в каждую камеру под стол выливали пятилитровую канистру хлорки, якобы для дезинфекции помещения. Инвентаря для уборки особо не было, поэтому приходилось убирать всё это какой-то тряпкой, выжимать её в умывальник и так по кругу, пока все пять литров не соберёшь. Всё это делалось для унижения человеческого достоинства. В принципе, бывший начальник ИК-1 Андрей Пальчик и не скрывал этого. Он в открытую говорил, что зеки для него грязь под ногтями, и ему проще зека списать, чем собаку. Пальчик был эдаким царьком в своём лагере, где пытался контролировать всё. Многие элементы давления на заключённых, которые введены на ИК-1, это исключительно его личная инициатива. По своей натуре он склонен к садизму, а через унижение окружающих проявляет свой авторитет. Например, если у человека в ШИЗО разболелся зуб, то по всем правилам его должны отправить к стоматологу на лечение. Но Пальчик придумал, что зубы в ШИЗО и ПКТ не лечат, а только удаляют. И если соглашаешься вырвать зуб, то только тогда он давал команду вывести осуждённого к стоматологу. Он был заинтересован, чтобы человек вышел из ШИЗО без зубов, с застуженными почками, подорванным здоровьем. У него было такое выражение, которое он много кому говорил: "Ты сядешь в ШИЗО один, а выйдете втроём — ты, твой геморрой и туберкулёз".
"Мог ударить ногой того осужденного, который ближе всего находился к нему"
Егор отмечает, что многия виды давления и пыток в новополоцкой колонии № 1 являлись личной инициативной бывшего начальник Андрея Пальчика:
"Вообще всё эти растяжки ШИЗО, избиения, хлорка, открытые окна и сквозняки в зимнее время и, наоборот, завинчивание окон на шурупы в летнее — это всё его прямые указания. В том числе он сам не стеснялся ставить людей на растяжку, часто мог ударить ногой того осужденного, который ближе всего находился к нему на утренней проверке. Но когда Пальчика не было, по вечерам или в выходные дни, то никто подобными вещами не занимался, проверки проходили максимально быстро и без каких-либо унижений. А перед ним все сотрудники колонии хотели выслужиться, продемонстрировать, что все его указания выполняются, обыски сотрудниками проводились демонстративно грубо и бесцеремонно.
Вообще по всем бумагам в ШИЗО должно быть затруднительно попасть, ведь это считается суровой, крайней формой наказания. Так, например, перед ШИЗО вообще должен быть обязательный медосмотр. Врач должен подтвердить, что у тебя нет противопоказаний к подобному виду наказания. Ведь есть в регламенте беседы, дисциплинарные взыскания, лишения очередных передач, лишения кратких и длительных свиданий... Но на практике в колонии за любое нарушение ты просто едешь на очередные 10 суток, которые легко превращаются в 20 суток и так далее. Также зачастую в ИК-1 на сутки отправляют человека перед его освобождением".
"Идеологическая работа вызвала у всех только смех или раздражение"
- Егор Евстратов. Фото: spring96.org
В заключении Егор много читал. Например, в ПКТ он прочитал "Новую зямлю" и "Сымона-музыку" Якуба Коласа, Ильфа и Петрова.
"Библиотека — советская. Поэтому всё, что было в Советском союзе, было и у нас. В любой тюрьме широкий выбор классики".
Бывший заключённый вспоминает, что идеологическая работа присутствовала во всех местах заключения, но, по мнению Егора, она неэффективна.
"Идеологическая работа вызвала у всех только смех или раздражение — независимо от политических убеждений. Всё это делается абсолютно формально и для галочки. В течение недели у каждого отряда две-три лекции, которые в нагрузку поручали провести тому или иному сотруднику ИК-1. Конечно, такой сотрудник совсем не заинтересован в подобной работе, ведь его основные обязанности никто за него не сделает, а на зарплате лекции положительно не отражаются. По субботам и воскресеньям был обязательный просмотр каких-то пропагандистских передач по государственному телевидению, но с них весь отряд дружно смеялся. Конечно, выглядело иронично: сидеть в лагере и слушать о том, как мы прекрасно при Лукашенко зажили. Так что, идеологическое "перевоспитание" там никак не работает. Я вообще сомневаюсь, что существуют эффективные методы, чтобы поменять внутренние убеждения человека".
"С политическими они старались работать жёстко, но прикрывались ПВР"
Бывший заключённый рассказывает, что в его случае обошлось без избиений — только растяжками. Он объясняет это тем, что его посещал адвокат, поддерживали родственники, которые в случае чего могли обратиться в СМИ.
"Они понимали, кто может донести до общественности происходящее в лагере, а кто — нет. Бывало, политических избивали, но это всё же было реже. С политическими они старались работать жёстко, но прикрывались ПВР [правила внутреннего распорядка]. Если где-то можно человека сломать и сослаться на ПВР, то они это сделают. На моих глазах ситуация в местах заключения ухудшалась — всё становилось жёстче.
Случалось всякое. Помню, один парень в соседней камере ШИЗО за несколько дней до освобождения не хотел стричься. Он не был политическим. Его побили и насильно криво постригли, просто провели машинкой для стрижки по голове в нескольких местах. Однако нельзя считать, что политических не трогали. Был случай, когда группу новоприбывших в ИК-1 повели с карантина на медосмотр. Медсестра, которая в тот день дежурила в медчасти вела себя нервно и неадекватно с прибывшим на осмотр заключённым и кричала: "Отойдите от меня, от вас воняет!" Один из политических, Игорь Пыжьянов, ей ответил, что, если бы она находилась в таких условиях, как они, то неизвестно ещё какой бы запах был от неё самой. Её это очень задело, и она нажаловалась сотрудникам. Так что он очень скоро оказался в ШИЗО, где я имел удовольствие с ним познакомиться. Всё то время, что Игорь находился в камере, к нему относились жестоко, каждое утро уделяли ему "особое внимание", сильно тянули [ставили на растяжку], били дубинкой, и по ногам, чтобы посадить на шпагат. У Пыжьянова была старая травма ноги, которая регулярно давала о себе знать, он иногда прихрамывал, но это их не волновала. После такой растяжки он даже был не способен самостоятельно стать на ноги, приходилось ему помогать, поднимать его с пола. Конечно, Игорь кричал так, что это было слышно во всех соседних камерах... А та самая медсестра зачастую присутствовала на этих утренних обходах и прекрасно слышала все эти крики. Когда Пальчик выходил из камеры, то говорил ей: "Ему очень стыдно — он извинялся, слышали?"
В ШИЗО происходили вещи и похуже: незадолго до того, как я заехал в колонию № 1, там повесился осужденный по наркотической статье. Говорят, что на его теле было много побоев, которые, разумеется, сохранились после смерти. Когда я уже там был, приезжала следовательница, беседовала со свидетелями из числа заключенных, от них я и узнал об обстоятельствах произошедшего. Может и это случай вкупе с публичными интервью освободившихся политзаключенных повлиял на то, что Пальчика убрали с той колонии".
По словам Егора, всем репрессиям и своим откровенным превышениям полномочий сотрудники всё же всячески пытаются дать вид законности.
"Виктор Бабарико вёл себя даже в колонии как национальный лидер"
- Егор Евстратов во время одной из акций протеста в 2020 году в майке, которую сделал сам. Фото предоставлено героем
Также Егор вспоминает, что всем было запрещено разговаривать с политзаключённым Виктором Бабарико.
"В колонии Виктор Бабарико ничуть не уронил своего достоинства несмотря на то, что ходил в тюремной робе. Но он всё равно оставался местной звездой. Когда он проходил, особенно по началу, то все оглядывались и смотрели на него. Виктора старались держать в изоляции, чтобы с ним никто не общался. Поэтому его отправили в пекарку, куда просто так не зайдёшь. Местные его не трогали — боялись его адвокатов, огласки. Я бы сказал, что Виктор Бабарико вёл себя даже в колонии как национальный лидер. Куда бы он не пришёл, он со всеми всегда здоровался. Он не знал никого, но его знали все.
Также в колонии Виктор Дмитриевич решил вопрос с библиотекой, который годами никто не мог решить. Для каждого отряда был выделен час времени в неделю, когда можно было организованным строем прийти в библиотеку и выбрать книгу. Для моего отряда — условно по средам с 14 до 15 — но проблема в том, что весь отряд в этот день был на промке и поход в библиотеку не был уважительной причиной, чтобы покидать рабочее место. Тем более в то время политические работали по шесть дней в неделю. А с промки возвращались около 18 часов, когда библиотека уже была закрыта. Виктор Бабарико как-то намекнул, что если этот вопрос не решится, то этим делом займутся его адвокаты. И библиотека вскоре начала работать до 19-ти часов — заключённые успевали зайти туда после работы.
Но вот какие-то беседы с ним было запрещено заводить. Когда только Виктор Дмитриевич был распределен в отряд, один заключённый (не политический) с ним тепло пообщался, поддержал его. Это был приватный разговор, без лишних свидетелей. Но про эту беседу в администрации узнали и того человека очень быстро отправили в ШИЗО. И те, кто с ним сидел в одной камере, позже рассказывали, что, как его тянули [ставили на шпагат, при этом били по ногам], давно так никого не тянули. Это делалось в назидание остальным. Молва по лагерю быстро расходится, так что все поняли, какие будут последствия от общения с Бабарико. Вероятно, с секции, в которой жил Виктор Дмитриевич, были какие-то жучки. Таких людей обычно садят в маленькие секции на четыре-шесть человека, вместе с завхозами, чтобы они были всегда на виду”.
"Тема поступающих денег и коррупция идут рука об руку в колонии"
В новополоцкой колонии для политических заключённых установлена шестидневная рабочая неделя на промышленной зоне.
"Там работы нет, но все при этом должны ходить на промку — это работа на статистику, по бумагам 100 % выход. Ещё когда мы только приехали в Новополоцк и были на карантине, всех заставляли написать заявление, что весь будущий заработок с промки каждый добровольно согласен перечислять на нужды колонии. Нам сразу озвучили, что зарплата за месяц составит порядка двух рублей в месяц, так что никто особо не рассчитывал на эти деньги, оттого большинство довольно охотно такое заявление написали, никому не хотелось попасть "на карандаш". И всё же эта обязаловка некоторых возмущала. Я и Глеб Готовко, а может и ещё кто-то, не стали ничего писать. Так что мои три-четыря рубля в месяц я получал прямо на свой счёт, а не отправлял в фонд лагеря. Вообще несколько политзаключённых позже отказались от выхода на промку, написав заявление на имя начальника колонии, что считают эту работу рабством и принудительным трудом. Их, конечно, отправили в ПКТ и позже назначили тюремный режим.
"Якобы хотел к первой годовщине протестов организовать стачку на промзоне", — бывший политзаключенный
Вообще тема поступающих денег и коррупция идут рука об руку в колонии. Наверняка, по бухгалтерии нам всем начисляются приличные суммы в зарплатную ведомость за выработку, но после из этой суммы списывается на твоё же содержание, питание, оплата лагерной робы и все прочие расходы. Ну а пара-тройка рублей достаётся самому зеку, которые тут же перечисляются в фонд лагеря.
В ИК-1 достаточно много пенсионеров, которые получают ежемесячную пенсию в размере, установленном государством. Только пенсия проходит через лагерную бухгалтерию и с неё тоже списывается огромная часть на эти же самые нужды — оплата содержания пенсионера в лагере за его же пенсию. На личный счёт хорошо если доходит пара базовых от всей пенсии. Кто заранее догадался, переоформил пенсию на свою пожилую супругу. В теории можно вызвать адвоката и оформить доверенность на получение пенсии на родственника, но администрация ИК-1 всячески этому препятствует, не пуская адвокатов в лагерь или сажая таких пенсионеров в ШИЗО.
Также заключённых заставляли ежемесячно перечислять деньги в фонд отряда, если у того деньги на счету, конечно, водились. Сумма могла меняться, при мне эта "дань" составляла 20 рублей в месяц. Это такой узаконенный рэкет, по сути. На политических запретили эту практику распространять. Те, кто отказывался, вскоре попадали в ШИЗО и вообще становились "злостниками" [злостные нарушители режима] со всеми вытекающими последствиями: от возможности закупаться не более чем на две базовые в месяц (против пяти базовых у остальных), лишением передач с дома, худшими условиями труда на промке — рычагов воздействия хватало, чтобы заставить осуждённого "добровольно" платить деньги".
"Сотрудники до сих пор боятся жалоб и публичности"
Во время разговора Егор несколько раз упоминает, что публичность и фиксация разными способами нарушений — это важно. Он объясняет почему.
"Для меня лично это важно. Не так важно, что случилось бы со мной, но люди должны про это знать. Тем более мне быстро стала понятна "вилка" их возможностей и ничего сверхкритического я для себя там не видел. Также сотрудники до сих пор боятся жалоб и публичности. Они и сами друг друга сдают, не доверяют. Сколько было случаев, что сажали начальников отряда за то, что мобильный телефон кому-то пронёс. Сдают друг друга не только зеки, но и сотрудники колоний.
Где-то раз в месяц в колонию приезжал прокурор, к которому на приём мог записаться любой заключённый, но вот политических к нему не допускали. У меня не было возможности туда попасть. Администрация опасалась, что потенциально могло последовать какое-то письменное обращение к прокурору, на которое ему пришлось бы реагировать.
Если бы Пальчик действительно был таким бесстрашным и всесильным, каким пытался казаться, он бы не прятал политических от прокуроров, и наоборот. Даже в этих формальных приездах все они видели для себя угрозу. Когда у меня был суд, согласно которому меня должны были перевести на тюремный режим содержания, адвокат пытался оспорить каждое нарушение, что я ранее получил в лагере. И это был очередной фарс, а не суд. Весь вопрос в том, на сколько лет тебя отправят в тюрьму. После суда адвокат посоветовал написать мне лично жалобу прокурору и оспорить все те нарушения, которые на меня повесили в ИК-1. Я тогда содержался в ПКТ, и сотрудники понимали, что я могу написать такую бумагу, ведь они тоже слышали этот совет от адвоката. Так что как только я сел за стол и взял в руки ручку, задним числом мне выписали какое-то нарушение, и из ПКТ вернули обратно в ШИЗО, где не положены ни ручка, ни бумага. Там я содержался уже до самого отъезда в тюрьму в Могилёве. Для них это был легальный способ сделать так, чтобы я ничего никуда не написал.
Всё они боятся официальных бумаг, а публичности, я думаю, ещё больше".
Егор говорит, что писал много обращений к прокурору, потому что времени было с запасом.
"Я, конечно, не верил, что жалобы могут что-то кардинально поменять, но был уверен, что все нарушения нужно фиксировать. Прокурор им не друг какой-то — он за очередную звёздочку на своих погонах с радостью раскрутит любого из них на уголовное дело. Сейчас на такие дела наложено табу, поэтому-то и нужно всё фиксировать, чтобы в будущем каждый ответил за свои действия".
"Оперативно там медицинскую помощь не окажут"
- Егор Евстратов. Фото: spring96.org
Уровень медицинской помощи в колонии Егор расценивает как очень низкий:
"В медчасть очень нехотя водили, попасть туда — целый квест. Да и осмотр у врача проходил скорее формально. Нужно всегда было доказывать, что тебе нужна медицинская помощь, что тебе плохо. А если ты политический, то доказывать что-либо в принципе смысла не имело. Максимум — дадут таблетку. Если стало плохо вечером, так приём у врача всё равно только не раньше десяти утра. Оперативно там медицинскую помощь не окажут, рассчитывай лишь на себя.
Сам я более-менее здоровым сел, и почти таким же вышел. Немного зрение ухудшилось в тюрьме, правда, зубы, конечно, требовали вмешательства. Но это всё поправимо. А вот те, у кого серьёзные проблемы со здоровьем, хронические, там существенно его ухудшают.
В мои первые 10 суток в ШИЗО у моего сокамерника С.А. Пинчука по личному распоряжению Пальчика забрали клифт [верхнюю куртку]. Это был конец апреля —аномально холодный для наших широт. Слышал тогда по радио, что температура на улице в ночное время опускалась до +1 - +3, хотя днём была не сильно выше 8-10 тепла. Батареи отключены, окно открыто, в камере сквозняк, а Пинчук сутками ходит в одних штанах и майке-алкашке. В одну такую ночь он просто упал в обморок от переохлаждения. Так и лежал на полу, пока дежурный медбрат не пришёл. Замерили температуру, градусник показал 35,1. Медбрат сделал ему какой-то разогревающий массаж, но, главное, очень рекомендовал извиниться перед начальником колонии, чтобы тот отдал клифт. Да только и в клифте теплее не было. Температурные нормы вообще прописаны, в том числе и для ШИЗО, и как будто даже должны соблюдаться, да только никто в этом не администрации не заинтересован".
"Кому-то не нравится тюремный режим, потому что давят стены"
В колонии Егор был ограничен в контактах с родственниками: в звонках, свиданиях и корреспонденции в обе стороны. А потом его и вовсе перевели на тюремный режим до конца срока.
"Мне сказали: "Молчал бы — сидел бы тут дальше!" Но я считаю опубличивание правильным. Да и в тюрьме мне было лучше на самом деле".
По мнению Егора, у администрации колонии тоже есть план по переводу на тюремный режим.
"Тут остаётся только определить, кого именно отправить в тюрьму из колонии. Очень часто обратно отправляют тех, кто только недавно приехал из тюрьмы. Просто закрывают заново, как, например, Евгения Афнагеля. 90%, если ты приехал из тюрьмы, то в тюрьму и вернешься. И это не только с политическими, так работает со всеми.
Я был в могилёвской тюрьме, и чувствовал там себя неплохо. Были книги всегда под рукой, а то, что вокруг меня четыре стены — не заботило. Кому-то не нравится тюремный режим, стены некоторым здорово давят на психику, им нужно небо над головой, солнце, общение — всё то, чего ты в тюрьме лишён.
По условиям после колонии № 1 мне в Могилёве было более чем комфортно. Можно было порадоваться уже от одного того факта, что в тюрьме работало отопление. Каких-то избиений я не видел и о таких случаях не слышал за время моего нахождения в СТ-4, перестал с такой регулярность попадать в ШИЗО. В целом, можно говорить про улучшение условий содержания, хоть на бумаге это и считалось ухудшением".
"Часто устраивают провокации, когда надо раскрутить кого-нибудь на новую статью"
В какой-то момент у заключённых стали забирать станки для бритья, но вначале только у политических. Егор это называет одним из способов давления на политзаключённых.
"У нас стали забирать станки для бриться, складывали их в отдельный пакет и выдавали трижды в неделю. И была такая абсурдная ситуация, когда у заключённого, состоящего на профучёте как "склонный к суициду", был на руках станок, а у политического — нет. А как-то пакет с нашими станками и вовсе потеряли. В пакете том были станки для бритья сразу пятерых сокамерников, дорогие, их из дома родственники присылали, у кого-то даже триммер там хранился. Мы сообщили об этом администрации тюрьмы на обходе с просьбой разобраться в ситуации и найти наши станки, так нам в тот же день устроили обыск в камере. В итоге, остались и без станков, ещё и в ШИЗО поехали. Одного отправили на 10 суток, а меня — на 20".
В 2022 году в могилёвской тюрьме случилось убийство, рассказывает Егор:
"В местах заключения часто устраивают провокации, когда надо раскрутить кого-нибудь на новую статью. Новая статья — новый срок. Так случилось, например, с Иваном Вербицким, которого осудили из-за такой провокации по статье 411 Уголовного кодекса. Её помог осуществить осужденный з психическим расстройством Борисевич. У него не было родственников, поэтому за чай и сигареты он выполнял такие грязные негласные поручения от опера С. И. Никитина. Вербицкий тогда сидел в "двойнике" как раз с этим Борисевичем. Как рассказал мне Иван Францевич, у них с Борисевичем была продолжительная словесная перепалка, за которой в это время наблюдали сотрудники СТ-4, в том числе и Никитин. В какой-то момент Вербицкий дал в морду Борисевичу и только после этого дверь открылась и в камеру вошли с довольной улыбкой все наблюдавшие за конфликтом. Своей цели они тогда добились. Кстати, в последствии этого зека, Борисевича, в тюрьме зарезал другой заключённый, осужденный по ряду статей, в том числе за нанесение тяжких телесных повреждений свой беременной жене. Последний мойкой [лезвием] перерезал горло Борисевичу. Кто-то даже говорил, что пытался полностью голову отрезать. Что произошло между ними — точно никто не знает. Всё происходило на первом этаже, а я в этот период был на третьем. Приезжали следователи в тюрьму. Для белорусской системы это громкий случай, совсем не рядовой".
После этого станки стали забирать у всех заключённых тюрьмы без исключений.
"Быстро слетели розовые очки"
- Егор Евстратов. Фото: spring96.org
30 августа 2023 года Егор освободился из могилёвской тюрьмы № 4. Мужчина вспоминает, что уже на утреннюю проверку одел одежду, которую заранее подготовил, чтобы не выходить в тюремной робе. При освобождении у него забрали все записи.
"Я с ними очень долго ругался на этот счёт, не хотел уходить. Мне упрашивали покинуть помещение тюрьмы, говорили, что родственники меня там ждут, даже милицию угрожали вызвать. На что я ответил, что родственники меня ждали три года — три часа ещё потерпят. Никаких бумаг о том, что они что-то изъяли, мне не выдали.
До освобождения я у многих спрашивал про первые ощущения на свободе. Все говорили, что всё будет казаться новым. Например, ты можешь пойти в магазин и просто ходить между рядами. Просто пойти туда, куда захочешь, как свободный человек. Но к свободе быстро привыкаешь. Теперь мне кажется, что эти три года заключения были когда-то давно..."
Около полугода после освобождения Егор жил в Беларуси.
"Но у меня быстро слетели розовые очки и я понял, что жить там я не смогу. С работой тоже было сложно”.
С недавнего времени Егор живёт в другой стране и пытается обустроиться. Ему нужно выучить новый язык, легализоваться, пойти учиться и найти работу. Пока, как говорит Егор, сложно предполагать, что его ждёт в будущем, но он допускает, что может вернуться в Беларусь.
Поддержать Егора финансово:
Помощь бывшему политзаключенному адаптироваться в Польше после эвакуации из Беларуси
"Подумал, что возможно солидарность беларусов с 2020 года еще осталась".
