Монолог дочки политзаключенной Ирины Токарчук: "Я всегда хотела быть похожей на маму"
64-летнюю Ирина Токарчук задержали почти год назад — в январе 2024 года, во время массового рейда силовиков на родственников политзаключенных. Женщину осудили на три года колонии за помощь политзаключенным, она отбывает срок в гомельской колонии.
Дочка Ирины Геннадьевны Ольга Токарчук, которая тоже была политзаключенной, рассказала "Вясне" про маму: ее привычки и характер, а также невероятную стойкость в такие темные времена.
"У меня было очень счастливое детство"
— Мама бесконечно меня любит, и у меня было очень счастливое детство. Если мне за что-то доставалось, то в основном за уборку. Мама большой педант, поэтому в доме у нее всё должно было быть идеально. Это могло доставлять дискомфорт родным, потому что всё должно было быть настолько в порядке, что она могла вытирать пыль даже ватной палочкой.
А вот за оценки меня никогда не ругали. Я была прилежной ученицей, и однажды мама даже не выдержала и сказала: “Боже мой! Ученик без двойки — что солдат без ружья! Когда ты уже хоть одну двойку принесешь?” Потом она рассказывала, как стояла на балконе, а я радостная бежала по двору, махая дневником, и кричала на весь двор: "Мама, я теперь с ружьем!" В целом родители мне всегда доверяли и не контролировали мои оценки или прогулки с друзьями.
Я с детства запомнила маму очень изысканной. Мне всегда хотелось быть на нее похожей, поэтому я рано началась краситься — чтобы быть, как она. Мама красиво одевается, у нее всегда было много брошечек, колец, бус. С детства помню ее красивые красные туфли на шпильке. Когда я выросла, первым делом купила себе такие. У меня очень красивая мама! Я занималась бальными танцами, она нечасто приходила на мои выступления, потому что была занята на работе, но всегда готовила меня по полной. Делала макияж, дотошно выглаживала платьица, крахмалила огромные банты.
- Ольга и Ирина Геннадьевна
Вместе с этим мама очень сильная и властная, она всегда была костяком семьи. Даже сейчас она пишет из тюрьмы, какой ковер нужно отдать в химчистку, какую одежду нужно купить бабушке. Такой у нас был матриархат. Думаю, если бы не она, папа не добился бы столького в жизни: она очень умело направляла его. Я не представляю, насколько ему сейчас тяжело, ведь они вместе с 1981 года и расставались только на короткие командировки. Папа без мамы дышать не может, весь его мир сейчас заключен в ней. За всё время в эмиграции я не слышала от него, что ему жалко было потерять машину или квартиру — он переживает только за нее. Как и она — за него.
- Ирина Геннадьевна с мужем и внучкой
У нас в семье всегда было много друзей, но сейчас почти никого не осталось. Мы собирались с ними за большим столом у нас дома, родители брали нас с сестрой на праздники к своим друзьям. Многие из них стали моими друзьями, несмотря на разницу в возрасте. А по воскресеньям папа жарил дома блинчики — от их запаха мы просыпались. Сейчас я стараюсь привить эту традицию у себя дома. Мама практически не готовила, но привила культуру еды дома. Эта эстетика многое дает в жизни, когда ты ценишь красивое даже в мелочах. Мы всегда ели ножами и вилками из одного набора, она постоянно привозила отовсюду красивую посуду. Я привыкла к этому, а здесь в чужой квартире ничего не хочется обставлять. В Беларуси мы только-только сделали ремонт в квартире, я присмотрела горчичный пуфик в прихожую, но так его и не купила.
"Она представляется в колонии как "мама Оли Токарчук"
— Мы все понимали, в какой стране мы живем. Мама всегда просто просила высказываться очень аккуратно — в том числе, из-за того, что папа был чиновником. Но именно мама скинула мне посмотреть Тихановского — мол, посмотри, какой прикольный чувак ездит по Беларуси. Поэтому когда начались протесты, мама понимала, что я не отступлюсь. Она принимала мой выбор. Когда я звонила ей с Площади Перемен и говорила, что меня сейчас, наверное, заберут на Окрестина, она принимала всё это не только потому что я ее ребенок, но и потому что там дети других людей. Это было ее общее с людьми горе.
- Ольга и Ирина Геннадьевна
Тогда мне удалось выбраться, и уже утром мы обсуждали с ней новости, она гордилась мной. Она и сейчас гордится: пишет мне из тюрьмы, что там все меня знают. Она представляется в колонии как "мама Оли Токарчук". Пока я сидела, она была моей главной поддержкой, для нее не было никаких праздников или другого времяпрепровождения — только я и тюрьма. Поэтому мне кажется, она и начала помогать другим людям — потому что понимала, насколько важна поддержка, какую боль переживают люди, чей ребенок в тюрьме. Так, как поддерживала меня мама тогда, сейчас я стараюсь поддерживать ее.
Мама до последнего не верила, что ее отправят в колонию. Она была уверена, что просидит несколько месяцев в СИЗО и поедет на “химию”. Я пыталась ее подготовить к тому, что пенсионеров сажают, но она была в розовых очках. Они спали только после приговора. Мне было страшно, что ей дадут срок, а она окажется к нему не готова. На суде она растерялась, но после запроса срока прокурором, слава Богу, у нее было дней пять до приговора, чтобы принять ситуацию. До сих пор надеюсь, что мои письма ей доходили. В некотором смысле она даже успокоилась: срок — это уже хотя бы определенность. Мы все устали жить в этом ожидании, и после приговора стало легче. Я была уверена, что она будет сильной во всем этом. Страшно было, только когда я увидела ее после предъявления ей обвинения, через 3 дня после ее задержания. Ее тогда в наручниках выводили из Следственного комитета. Она была замученная и замерзшая, с абсолютно отрешенным взглядом. Мама постоянно говорила, только про то, что у папы в телефоне тоже что-то нашли — ее волновал только он.
"Готовьтесь — будет уголовное дело"
Теперь она собралась. Сестра была на свидании, говорит, что мама похудела и помолодела. Маме очень больно от того, что лучшие годы своей пенсии она проведет не с внуками и мужем, а в колонии. Если она просидит весь срок, она выйдет, когда ей будет 67 лет. Мама всё это понимает, но еще она понимает, что она такая не одна: вокруг нее много возрастных женщин, людей с заболеваниями. Вот так в Беларуси "не воюют с пенсионерами".
- Ирина Геннадьевна с мужем и внуками
Был период, когда мама долго не получала мои письма, в одном из них я написала: "Товарищи цензоры, передайте ей хотя бы фотографии внуков". Она их очень любит. Родители возле дома посадили пару деревьев и назвали их в честь членов семьи. Мне в тюрьму высылали фотографии этих дубиков и кленов — теперь они уже такие большие выросли.
"Тюрьма очень "взрослит" человека
— Конечно, не бывает вечных диктатур. Мы всё равно победим, откроются границы. Но я не знаю, смогу ли вернуться. Мои дети обживаются в новой стране, находят друзей. А в Беларуси первые годы непонятно что будет с реформой образования. Поэтому я понимаю, что мы останемся тут на какой-то длительный период. Но мне было бы комфортно при открытых границах просто возить детей к бабушкам и дедушкам. Сейчас этого очень не хватает.
Когда дети вырастут, я не знаю, какую страну они выберут для жизни. Я не знаю, как сложится моя жизнь. Поэтому у нас остается квартира в Минске, в которой сейчас живет мой бывший муж. В этой квартире родились наши дети, мы вместе долго делали ремонт, выбирали вещи. Как ее продать?
- Ирина Геннадьевна с Ольгой и внуками
Мы с мужем разошлись, когда я освободилась. Тюрьма очень меняет человека, очень "взрослит". Раньше я жила в своем счастливом мире без политики, где была важна моя семья и работа. Но этот розовый счастливый купол рухнул в 2020 году, когда я увидела проблемы всех беларусов и поняла, что на самом деле у меня тоже есть вопросы, почему мы так живем. Почему ты пашешь, как лошадь, а денег все равно не хватает? Почему мы не можем позволить себе поехать на море? И вот я задумалась и вышла из этого купола, а муж в нем и остался, я не могла обсудить с ним новости, он не понимал, что мне нужно, чтобы он в миллионный раз послушал мои рассказы про тюрьму, потому что мне это болело. К этому добавились и личные проблемы. Я была уверена, что я с этим человеком на всю жизнь, но так получилось. Не смотря на все произошедшее, у нас остались теплые отношения. Я благодарна ему за счастливые годы нашей с ним жизни и за два маленьких чуда, которые сейчас не дают мне отчаиваться и делают меня счастливой, насколько это возможно здесь и сейчас.
Адрес колонии, в которой находится Ирина Геннадьевна: ИК № 4. 246035, г. Гомель, ул. Антошкина, 3
