Один из первых белорусских политзаключенных вернулся в Беларусь

Поэт Славомир Адамович уже на территории Беларуси. Гуманитарный беженец в Норвегии, срок действия белорусского паспорта которого уже истек, вернулся домой. Судя по всему, насовсем. Хотя пока и не явился широкой публике.

Вот что рассказал Славомир Адамович "Белорусскому партизану" незадолго до отъезда из Норвегии:

- 13 сентября 2009 года будет 7 лет, как я выехал на заработки в Норвегию и теоретически я уже гражданин этой страны. А жизнь моя еще всё складывается и, думаю, неплохо. С другой стороны, всегда хочется лучшего развития событий.

- Одному, видимо, тяжело?

- Одному всегда непросто. Однако если что-то удается, то только благодаря своим личным усилиям. Чувство, что ты никому ничего не должен, - позитивное чувство.

- Временами говорят, что поэт, поэзия - это не профессия, это образ мышления, состояние души. Как Вам писалось в Норвегии? Много ли книг уже подготовили к печати? В общем, как работалось на чужбине?

- Правильно говорят. Только это 'состояние души' нужно вливать в профессионально сделанные художественные формы. Нет формы - нет и искусства (в нашем случае - поэзии). Тем не менее, можно издавать книжку стихов и книгу прозы, лишь бы издатели нашлись. А еще загорелся сделать фотовыставку - дополнить свои тексты фотоснимками, иллюстрировать, как говорят.

- Сложилось ли Ваша личная жизнь?

- Что касается "половинок", то мы их дома будем искать. Вообще всё - дома.

- Как пришло к Вам решение вернуться домой? По большому счету, Вы уезжали из Беларуси уже после отсидки в 'американке', когда все наихудшее, казалось бы, осталось позади.

- Я покинул Беларусь в поисках заработка, как и сотни тысяч наших земляков. Поэтому и сомнений никаких не было насчет возвращения. "Американка" - это еще не самое худшее. Самое худшее - бедность. А я не из тех, кому достаточно трех рублей и грязного платка в кармане. Нет более печального зрелища, чем бедный поэт в ХХI веке. Вот о чем мы должны говорить, если хотим говорить правду.

- Возвращаться домой не страшно? Речь не о возможном политическом преследовании, а о том, что за эти годы когда-то родное могло превратиться в чужое.

- У каждого свой страх. Если я не боялся сухой голодовки в тюрьме, то мне ли бояться возвращения на Родину? Бояться увидеть своих родителей, любимых женщин и благодарных читателей?! На то оно и родное, чтобы никогда, никогда не быть чужим!