«Самый первый удар был страшный – ногами в лицо...»

Сергей не занимается политикой, он пишет книги. На акции он не бил стекла и не трогал милиционеров, а в руках держал только маленький самодельный плакатик, призывавший улучшить отношения со странами Запада ради помощи больным белорусским детям.

-- Я был на площади с самого начала. С Римашевским шел от вокзала, пришел на Октябрьскую, и от Октябрьской шел на площадь Независимости – со всеми. Почему вышел на площадь? Политикой я давно не занимался. Но старые аргументы еще лежали на сердце у меня: что с Западом мы ругаемся вместо того, чтобы сотрудничать. Из-за этого умирают тяжело больные дети. Я написал плакатик: умирают дети, Христа ради, уберем камень с дороги западных врачей к нашим детям! С этим плакатом я и пошел.

Когда начался разгон акции, ОМОН оттеснил всех на площади Независимости к проспекту. Людей погнали клином, и я пошел в разрыв, образовавшийся в цепи ОМОНа, в сторону Дома правительства. За мной люди опять туда пошли. А перед нами оказалась шеренга армейского спецназа. Это были солдаты. Я подошел к ним, этот плакатик развернул – иконка Николая Чудотворца на нем был нашита, и на детском покрывальце я написал слова о больных детях и западных врачах. С таким плакатом я и стал перед этим спецназом. Никто не говорил, чтобы мы расходились, не просили убрать плакат. Спецназовцы начали кричать в мой адрес оскорбления. Я подошел к ним ближе, попросил не оскорблять меня, и мы перекинулись парой слов. И в это время на меня показала чья-то рука, и прозвучало: «Этого!». Команда была такая. И меня по этой команде затащили за щиты. Схватили и туда, внутрь шеренги, затащили. И сразу начали бить. Самый первый удар был самым страшным – лежачему дали ногой в лицо. Повалили на землю и начали бить. Человек пять били дубинками и ногами.
От первого, самого страшного удара у меня четыре зуба прямо с костью легли на язык. Так ногой ударили в лицо. Как стали молотить дубинками и ногами – думал, убьют. Так ударов двадцать, наверное, нанесли. Уже и ногами под машину загнали – так били меня. Под спецтранспорт этот закатили ногами. Потом меня оттуда выкатили и просто волоком к автозаку затянули – и закинули в него. Это большой, армейский такой автозак. Я лег на пол, потом исхожу – полчаса просто лежал на полу. Меня забросили, и я лег, потому что не мог идти или стоять. Рука сломана, вывихнута левая рука... Просто лежал на полу.
Машина была буквально забита задержанными. Молодежь рядом какая-то... В этой полной машине я был последний. Уже все было упаковано, я последний вернулся на то место...
Вопрос о медицинской помощи возник уже на Окрестина. А в транспорте я лежал просто. Лежал на полу, потом мне освободили место, и я опирался на плечо какого-то парня молодого. Не мог пошевелиться. Когда нас привезли в Окрестина, выстроили всех в коридоре. И меня тоже, хотя мне было нехорошо. Рядом со мной какой-то парень стоял, похожий на корреспондента. Я не знаю, что это за человек, не помню. Он сказал, что мне нужно обратиться к врачу, и сам ко мне милиционера позвал. «Вот здесь, -- говорит, -- человек сильно избитый, ему нужна помощь». Тогда меня отвели к избитым. И потом все время мы были отдельно. Я сфотографировал это...
Отобрали нас, раненых, и приехала «Скорая». Там много «Скорых» было, они постоянно приезжали – и в какое-то здание рядом тоже. Нас, сильно избитых, было человек 10-12. Врачи приехали, посмотрели и сказали, что повезут в больницу. Потом нас повезли, кажется, в институт травматологии. Но куда возили, точно не знаю, так как не видно ничего было, все же закрыто. В больнице сделали всем снимки, мне тоже сделали снимок плечевого сустава. «Здесь, -- говорят, -- нет переломов». Я удивился, как это нет, так как у меня было 11 переломов, и я знаю, что такое костная боль, да и рука такая опухшая была...
Я говорю врачам: «Вы мне вот тут окажите помощь. Кости у меня срастутся и так, а тут у меня открытая рана. И зубы еще...». Нет, не оказали помощи. Не зашивали ничего... Вообще ничего! Даже антисептиком не обработали. У меня начался озноб, температура. Или это больница скорой помощи была, или все же институт травматологии? Не знаю...
Потом врачи мне перебинтовали, зафиксировали руку, и все, милиция меня обратно повезло на Окрестина. Я им говорю: «У меня открытая рана в области головы, вы окажите мне на этом основании помощь!» -- «Это не наш профиль, это везите в другое место...». Никто меня никуда не повез. У меня уже началась температура, стало совсем плохо. Я на суде сказал, что мне нужна срочная медицинская помощь.  «Дайте мне штраф, я не пойду на сутки. Температура, лихорадит всего, синий весь». И мне дали штраф в 30 минимальных зарплат...
Потом я обращался за медицинской помощью в другую больницу. В автозаке зубы пальцем приложил и поставил на место. Думал даже, что они приживутся. Но температура была такая, что я вообще ходить не мог! 19-го декабря меня избили, а только 4-го января я смог в больницу выехать. Показал хирургу, хирург говорит: «Это ничего не приживется. Это надо удалять». И тогда мне удаляют 4 зуба, разрезают скальпелем - и еще 2 куска кости... Накладывают два шва... Три недели я там лечился. В остальное время не мог вообще ходить – просто лежал. По всему телу синяки были, гематомы. Но в больнице я не лежал, я поехал в стоматологическую клинику, а лежал дома.
Меня опрашивали работники милиции. Звонят мне из Минска сначала, на мобильный телефон (я сам из Орши). «Вы получили телесные повреждения. Подойдите к нам». Я объяснил, что лежу, куда мне в таком состоянии ходить? Сказал, что никуда не пойду. Предложили прийти в милицию в Орше. Я отказался, так как плохо чувствовал себя. «Хорошо, наши работники к вам приедут». Приехали наши милиционеры, оршанцы. Я говорю: «Вот, вы увидели, как меня дома. Я писатель». Им самим было интересно на меня взглянуть. Я рассказал все, как было: и как плакатик написал, и как попал на площадь, и как меня избивали. Сотрудники милиции все это записали. Но заявление в милицию я не стал писать, попросил расследовать все по факту. Какой результат этого расследования, не знаю. Никаких письменных ответов я не получал, и даже постановление из суда не прислали. Единственное, что я знаю – соседи приходили, так говорили, что по подъезду ходят, спрашивают обо мне, интересуются, кто я такой. И участковый приходил, и кто-то другой...
На суде у меня спрашивали, кричал ли я «Жыве Беларусь!». Я ответил, что да. И у меня в протоколе написано было, что я на площади кричал это лозунг. Просто «страшное» дело... Очень опасное преступление – в Беларуси кричать «Жыве Беларусь!»...