Александр Францкевич: «У меня появилась уверенность в собственных силах»

Александр Францкевич, прийдя в Правозащитный центр «Вясна» в день освобождения из Ивацевичской колонии № 22, первым делом попросил бумагу и конверты, чтобы написать письма друзьям. Это занятие постоянно прерывалось звонками и визитами журналистов с поздравлениями и расспросами о трех годах в неволе политзаключенного, осужденного по «делу анархистов». Кое-что Александр рассказал и в интервью для сайта «Вясны».

Александр, в интервью, которые Вы успели дать в первые часы после освобождения, ни на что не жалуетесь. Неужели всё было так гладко?

- Конечно, не всё так гладко. Я просто считаю, что та атмосфера страха, которая создается в нашем обществе – ее не нужно укреплять. То есть, с одной стороны, конечно, нужно рассказывать о репрессиях в отношении людей, которые находятся за решеткой – и политзаключенных, и просто заключенных. Но, с другой стороны, тем самым создается  тотальная атмосфера страха в нашем обществе… Я не хочу участвовать в этом. Не хочу запугивать людей, чтобы они затем думали: а что же будет со мной, если я попаду в тюрьму – ведь меня там сломают…   Возможно, у некоторых людей есть неуверенность по поводу себя, и я не хотел бы способствовать тому, чтобы их что-то отпугивало от гражданской активности. Я считаю, что если у человека есть убеждения и принципы, то он все это выдержит. Во всяком случае, я угрозы своей жизни там не видел.

То есть, целенаправленные попытки сломать вас вы на себе ощутили?

- Да, конечно. И на себе ощутил и наблюдал со стороны. Если в отношении меня это касалось каких-то решений «сверху» (это не было связано конкретно с моими отношениями с администрацией колонии), то я видел такие же примеры воздействия и на других людей, связанные с их конфликтами с начальником колонии, с заместителем начальника колонии. Люди просто занимали принципиальную позицию в некоторых моментах, кто-то даже писал жалобы и за это их довольно серьезно прессовали.  

Что из того, что уже к счастью осталось позади, было самым сложным?     

- Самым сложным для меня было предательство моих друзей в самом начале, когда я полностью рассчитывал на их принципиальность, а они оказались не теми, кем хотели казаться. Ну и, конечно, когда уже началась тема помилования - изоляция от других заключенных, когда вокруг меня создавались такие условия, тоже было тяжело. Но и в начале следствия и в колонии оставались  люди, с которыми я был дружен, несмотря ни на что. Несмотря на изоляцию, на все эти способы давления, были люди, которые оставались людьми, и я помню о них.

В колонии Вы ощутили на себе, что такое быть «политическим»?

- Да. У Солженицына есть такая трактовка, по которой политический – это тот, кто может отказом от своих убеждений получить свободу. Я полностью разделяю это, я на себе это ощутил, потому что мне это предлагали.

А если говорить об отношении со стороны заключенных, то восторженность какую-то это вызывало разве в среде коммерсантов, то есть осужденных по экономическим статьям. Они интересуются общественной жизнью, политикой, и, конечно, нам было интересно общаться. А в массе своей зэки циничны, любую идею они ставят в рамки собственной выгоды, не могут поверить в то, что человек может искренне придерживаться каких-то взглядов, иметь какую-то гражданскую позицию. Для них все это либо казалось фарсом, либо вообще они этому никакого значения не придавали. Там господствует своя идеология. Тем более, мой анархизм, отрицающий власть… Ведь какая разница – власть администрации или власть вора. Я ничем не мог заинтересовать основную массу зеков.     

Вы отслеживали судьбы остальных политзаключенных?

- Конечно. Я читал о них в газетах, интересовался у тех, с кем переписывался. Ведь у всех нас общая судьба, несмотря на различия в политических взглядах. И, конечно, я сопереживал им, несмотря на идеологические расхождения. Какие-то моменты характеров тех же Статкевича, Автуховича, Дашкевича мне импонируют, они мне симпатичны.

В неволе у вас было время покопаться в себе. Нашли что-то  ранее не известное в себе самом?   

- Конечно. Это даже выразилось в том, что я на чал писать. Я и раньше пробовал, но никак не удавалось закончить. А когда был в лагере, особенно в ПКТ [помещение камерного типа – ред.], смог что-то написать, и это, как мне известно, опубликовано. Хоть вряд ли у меня есть литературный талант, я все-таки технарь, программист. Но в любом случае для меня такой опыт был интересен. Я за это время прочел много литературы. Расширил горизонты своего сознания, можно сказать. И, конечно, у меня появилась уверенность в собственных силах. Я понял, что ничего сверхгероического не требуется, чтобы противостоять этой системе, просто нужно действительно верить в то, что ты говоришь.