Михаил Кукобака: “У сегодняшних политзаключенных есть огромное психологическое преимущество”
Михаил Кукобака. Москва, 2013 г.
Диссидент и правозащитник, испытавший на себе за 17 лет заключения все “прелести” советской карательной системы, рассуждая о положении сегодняшних политзаключенных в Беларуси, от которых власти добиваются прошений о помиловании, говорит о важности солидарности с ними.
В свое время по причине категорического отказа от написания прошения о помиловании Михаил Кукобака остался последним политическим заключенным в пермских лагерях. Покаяние из него выбивали годами в разных местах заключения. Вспоминая всякие провакации против себя, он описывает случай, произошедший с ним в 1981 году в Елецкой тюрьме.
“…Меня поместили в так называемую пресс-хату “на перевоспитание”. Против меня, 45-летнего мужика, было трое молодых здоровых парней. Стали требовать от меня “покаянное письмо”. На моё возражение, мол, это не “по понятиям”, тут же последовало пару ударов в челюсть. Дело даже не в том, что силы явно не равны. При любом исходе обвинили бы меня. Даже если бы меня убили – списали бы на внутрикамерные “разборки”. И я принял единственное, как мне казалось, правильное решение. Сделать скандал максимально громким. Пообещал сокамерникам выполнить их требования; мол, только с мыслями соберусь, обдумаю. А при обходе решительно вышел из камеры и заявил охранникам, что если попробуют меня затолкать в камеру, то окажу физическое сопротивление охране всеми способами. Вряд ли обычный уголовник решился бы на такую угрозу. Даже обычное сопротивление в условиях тюрьмы самоубийственно. В условиях режима пресс-хат надзор обычно обращается к уголовникам, чтобы они сами забрали своего “товарища”. И те ногами, пинками вкатывают “взбунтовавшегося” и тут же начинаются изощрённые пытки – гестапо позавидует.
А как поступили со мной? Сразу изолировали в бокс, примерно метр на метр, где продержали несколько часов, пока решалась моя судьба. А потом перевели в обычную камеру, отказавшись от идеи “перевоспитания”. Даже в карцер не отправили. Однако через пару месяцев, за неделю до окончания срока возбудили новое дело, по той же статье 190-прим («антисоветчина»). В тот период шла активная кампания за кордоном в мою защиту. И администрации (КГБ) было крайне невыгодно выносить меня из тюрьмы (так же как и ранее из психушки) “вперёд ногами”. И это меня спасало. Но я-то ничего об этом не знал! Думал, ну убьют; все равно со временем придётся умирать, но не с позором же! ... ”
Михаил Игнатьевич, передавая в переписке с “весновцами” новогодние поздравления Алесю Беляцкому, отметил, что всё, что происходит сегодня с Алесем, он испытал с избытком в своё время. Высказывая надежду на то, что “администрация относится к нему [Алесю Беляцкому – ред.] аккуратнее, чем к уголовникам”, Кукобака отметил, что “у сегодняшних политзеков есть огромное, так сказать психологическое преимущество перед сидевшими при коммунизме” – им известно о солидарности с ними, что делает их сильнее.
“Они знают о многих акциях и протестах в свою защиту, как в своей стране, так и за кордоном (что важнее всего). И это может придавать больше сил для сопротивления. В моё время цензура была всеобъемлющей. Могли месяцами лишать переписки. И постоянно давили: ты один, никому не нужен; не осознаешь, не раскаешься – отсюда не выйдешь. И более слабые духом, не уверенные в своей правоте – не выдерживали. Предавали себя и своих бывших товарищей. Нередко, чем энергичнее шла кампания в защиту (особенно за кордоном), тем жёстче были репрессии, чтобы человека сломить. Так было и со мной. Лишь освободившись в декабре 1988 года, я узнал о масштабах поддержки, как в Москве, так и в разных странах. А ведь я попал в поле зрения общественности ещё где-то в 1972-73 годах…”
Вахта солидарности с политзаключенным М.Кукобакой у посольства СССР в Лондоне 30 октября 1987 г. Фото: vytoki.net
Михаил Кукобака, известный белорусский диссидент советского времени, правозащитник и публицист. Осужденный по политическим мотивам четыре раза, в общей сложности около 17 лет провел в тюрьмах и психиатрических больницах тюремного типа. Многие страны мира выступали в его поддержку и требовали от советских властей его освобождения. После освобождения неоднократно обращался к властям с требованием своей юридической реабилитации. Лишь в 1990 году был реабилитирован по всем обвинениям.
