Автухович: "Когда я вышел на свободу, бывшая начальница налоговой попросила себе личную охрану"

Бывший политзаключенный и известный волковыский бизнесмен рассказал об условиях содержания и порядках в белорусских тюрьмах, о том, каким он видит предпринимательское движение на Беларуси и как оценивает уровень коррупции в стране.
 
- По приговору вы не можете осуществлять предпринимательскую деятельность. Чем думаете заняться в ближайшее время?
- Действительно, согласно первому приговору я не могу заниматься предпринимательской деятельностью пять лет. Поскольку меня в 2008 освободили на два месяца раньше, после остаток срока добавили ко второму приговору. В результате отсчет этих пяти лет запрета на осуществление предпринимательской деятельности идет от моего последнего освобождения. Но вместе с тем, ликвидировать ИП я не могу - на мне висит долг перед государством. Вот такая правовая коллизия. Пока точно не знаю, чем буду заниматься. Жена может вести бизнес, а ей помогать. Но сейчас прежде всего хочу заняться своим здоровьем.
- Много лет прошло, как вы прекратили заниматься бизнесом . Как оцениваете сегодняшний предпринимательское движение на Беларуси? Может, что-то слышали от знакомых, которые остались в этой сфере...
- Очень много предпринимателей ушло. Некоторые за эти годы поднялись выше. Но это больше касается малого бизнеса. Сейчас очень трудно работать. Хотя я сидел в тюрьме, старался отслеживать, как меняется законодательство. Вижу, что становится только хуже. Даже в мое время было очень трудно выйти в "плюс", если работать честно. И раньше, и сейчас люди ищут возможность как-то обхитрить систему, чтобы иметь нормальную прибыль.
- Как на вас повлияли условия содержания в тюрьме?
- По-другому смотришь на жизнь и свои потребности. Если раньше я работал для того, чтобы например, иметь на берегу моря дом, яхту, небольшой вертолет, и я к этому шел, если бы у меня ничего не забрали, я бы мог себе это позволить, то сейчас я к этому не стремлюсь. Материальное отошло на второй план. Почувствовал, что духовное намного важнее. После тюрьмы чувствую сильную поддержку от знакомых, друзей. Люди мгновенно откликаются. Чем-то помогают, привозят, просто так, без денег.
- Вы известны как борец с коррупцией. На ваш взгляд, насколько глубоко эта "болезнь" проникла в наши государственные органы?
- Очень глубоко. Я провел за решеткой пять лет и два месяца, а здесь ничего не изменилось. Мои близкие следили за теми людьми, кто меня посадил. Как были хапуги, так и остались. Они даже поднялись по карьерной лестнице. Сотрудница налоговой Анна Мисько стала начальником инспекции в Волковыске. А ее же судили! Пусть она избежала ответственности, так как вышел срок давности, но как с таким прошлым человека можно назначить на такую ​​должность? Или Тамара Стасевич, которая возглавляла налоговую ... Она незаконно устроила дочь учиться в университет за государственные деньги, а ее повысили до заместителя начальника Гродненской областной налоговой инспекции! Кстати, мне говорили, что в день моего освобождения она попросила, чтобы ей выдали личную охрану. Если она не занималась коррупцией, если она ни в чем не виновата, то чего ей бояться моего выхода на свободу?
- Лукашенко в свое время пришел к власти именно на волне борьбы с коррупцией. После его разгромных выступлений может показаться, что он до сих пор активно борется с этим порочным явлением. Почему же тогда не получается победить коррупцию?
- Вся его "борьба" - это просто смешно. Каждый раз, когда подходим к президентским выборам, начинают все активнее звучат лозунги о борьбе с коррупцией, так было в 1996 , 2001, 2006 , 2010... Все борются и никак не могут победить!
- Так что, на ваш взгляд, нужно сделать?
- Работать. Я не принадлежу ни к каким контролирующим или иным государственным структурам, но за полгода собрал столько уголовных фактов о наших чиновниках, что сначала сам не верил, в каких объемах она воруют . А органы, которые должны расследовать эти факты, делают вид, что ничего не замечают. Сегодня ситуация такая же. Почему? Действует "круговая порука": суды, прокуратура, милиция друг друга покрывают.
- Хочу вернуться к вопросу вашего пребывания в тюрьме. Много за решеткой людей, наказанных незаконно?
- В ивацевичской колонии я проводил мониторинг . Взял сто случайных узников, которым задавал одни и те же вопросы: согласен человек с приговором, правильно к нему применили статью Уголовного кодекса. Результаты были такие: 6% сказали, что в целом согласны с вынесенным приговором. 47 % ответили, что да, они нарушили закон, но не по той статье, по которой их привлекли. Остальные 47 % отметили, что сидят ни за что.
- Насколько переполнены белорусские колонии и тюрьмы?
- По первому сроку, когда я был в колонии в Минске на ул. Кальварийской, на 900 мест приходилось около 2 200 человек. Ивацевичская колония рассчитана на
1 200 человек, но там сидело более 3 тысяч. Кровати были на три яруса, но все равно бывало, что люди лежали прямо в коридоре, так как все не помещались в жилые помещения отряда.
- По закону основная задача уголовного наказания - исправить человека и предупредить последующие преступления. Насколько наша исправительная система справляется с этой задачей? И не превратилась она из исправительной в карательную?
- Для администрации колонии исправить человека - это заставить его бояться. Только тогда, по их мнению, заключенного можно отпускать. Ведь он готов молчать, выполнить любой приказ. А если ты будешь не соглашаться с незаконными действиями, отстаивать свои права и бороться за справедливость, тебя не отпустят, потому что тебя еще не до конца обработали.
- Отдельно хочу спросить вас о системе, которая давно сложилась в белорусских тюрьмах, но многим, кто за решеткой не оказывался, может быть неизвестной. Правда ли, что исправлением и установлением порядка в колониях и тюрьмах занимается не только администрация, которая по закону наделена такими полномочиями, но и круг так называемых "блатных", которые, по сути, живут в пределах "своих законов", но все остальные заключенные почему-то должны им подчиняться? И насколько их деятельность согласована с администрацией колонии?
- Так и есть. Администрация признает, что существуют уголовные традиции и использует эти механизмы в своих целях. Каким образом? Начальники привязывают к себе блатных, которые могут влиять на других заключенных, и через них устанавливают нужный порядок. Блатные, по сути , являются дополнительными надзирателями. За это им дают поблажки по условиям содержания. Ко мне ни раз приходили зеки, которые жаловались, что больше не могут терпеть эти порядки. Я пытался им помочь - написать жалобу, например. Администрация, когда видела, что заключенный обращается за помощью, связывалась с блатными. Те подходили к этому человеку и начинали разборки: "Что тебе не нравится? Уже сбегал к Автуховичу? Храбет тебе сломать?". После такого жаловаться или отстаивать свои права многие передумвали. Именно с таким расчетом и создана кооперация между блатными и администрацией.
- Как к вам относились эти так называемые "криминальные авторитеты"?
- В колонии, кроме тех, кто сотрудничает с администрацией, есть и те авторитеты, которые отказались доносить на заключенных или помогать начальникам, они сами по себе. С этими людьми я общался. Следует отметить, что они, как правило, очень справедливые и не молчат. Если есть проблемы, пытаются их решить, требуют выполнения обязанностей от администрации. Поэтому их чаще других бросают в штрафной изолятор, чтобы в колонии не было даже видно. После нескольких ШИЗО проходит суд и таких заключенных закрывают в тюрьме, где возможность контактировать с другими зэками минимальна.
- Как относятся к политическим заключенным в колониях и тюрьмах ?
- Сразу скажу, что политзаключенные между собой общаться не могут - это запрещено по закону. Поэтому всю информацию я получал из газет. Заранее знал, например, что Дмитрий Дашкевич едет в Гродненскую тюрьму. Накануне меня вызвало начальство, спросили, не против ли я сидеть с ним в одной камере. Я ответил положительно. Но потом они передумали и приказали мне перейти в другое помещение, в мою камеру после поместили Диму. Мы с ним ни разу не виделись в тюрьме. Что касается отношения других заключенных к политическим, то оно положительное. Агрессия и недоверие скорее исключение.
- Задам вопрос, который вы, наверное, слышали ни раз. Может быть, не стоило вам начинать ту борьбу? Спокойно, как все, плыть по течению: что-то платить органам, чтобы не трогали, но продолжать прежнюю жизнь бизнесмена?
- У меня было много возможностей иметь деньги, считай, из воздуха. Поступали предложения от чиновников из исполкома, но для меня это было неприемлемо. Я хорошо понимал, что заработал свои деньги сам. У меня не было родителей - чиновников, никого не было. Я платил всегда налоги. Знал, что у меня никогда не было задолженностей. И когда ко мне приходили чиновники и требовали им заплатить, меня это просто возмущало. Ко мне в 90-е даже бандиты не приезжали, так как знали, ничего хорошего они от меня ждать не могут. Решать с чиновниками вопросы, как с бандитами, я не мог, поэтому обратился в компетентные органы. К чему это привело, всем известно. С другой стороны, я бы и не смог пойти на сделку с совестью. Не такой я человек.
- Когда политзаключенные выходят на свободу, люди встречают их благодарностями, добрыми словами. У многих есть надежды, что вот именно этот человек, который прошел столько страданий и не сломался в тюрьме, и станет тем долгожданным белорусским лидером. Есть ли у вас политические амбиции? В 2004 вы баллотировались на парламентских выборах...
- Я пошел в кандидаты не потому, что жаждал политической карьеры. Просто я не видел другого способа, как можно было бы изменить жизнь в регионе, как можно было бы улучшить условия для ведения бизнеса. Все эти проблемы и сейчас актуальны для моих земляков. В 2004 у меня была сильная поддержка соратников, которые на тех выборах мне помогали. Что касается сегодняшней ситуации. Как и раньше, я не принадлежу ни к каким политическим партиям и движениям. И не вижу себя пока в политике. Мне нужно время, чтобы разобраться, что сейчас вообще происходит в общественно-политической жизни страны. Читал, что многие деятели уехали за границу. Настроение у людей пассивное, есть определенное разочарование. Оппозиция действительно не оправдала многие надежды народа. Но чтобы дать более полную оценку, мне нужно время, чтобы заполнить информационный вакуум, образовавшийся за время моего заключения.
- Вы были в Афганистане. Правда ли, что тот, кто хоть раз прошел войну, никогда не сдастся?
- В этом есть резон, но я бы и без войны никогда не сдался. Конечно, служба в армии меня сформировала. Как руководитель я достаточно категоричен. На моей фирме был такой порядок: что я сказал - закон. Сотрудники должны были безусловно соответствовать требованиям предприятия. Я не терпел пьянства, небрежности, разгильдяйства. Многих водителей я кодировал, если они были на это согласны. Что касается войны в Афганистане, есть такое понятие "афганский синдром", который приписывают многим, кто там находился. У афганцев действительно до боли повышенное чувство справедливости. Они просто на психофизическом уровне не выносят нарушение закона. Не будем забывать, с какими благородными лозунгами советских солдат отправляли в Афганистан, а что там происходило на самом деле и каким впоследствии было разочарование военных, когда стали известны настоящие цели той войны.
- Сейчас тоже неспокойное время, если посмотреть на ситуацию в Украине. Знаю, что вы следили за новостями. Как оцениваете действия России? И реакцию официального Минска?
- То, что казалось невозможным еще несколько месяцев назад, сегодня произошло. Я имею в виду аннексию Крыма и дальнейшие действия России на Востоке Украины. Эта ситуация показала, что механизмы международного публичного права не работают против тупой силы, подкрепленной энергетическими ресурсами и ядерным оружием. Беларусь в этом смысле еще ​​более уязвима, чем Украина, - у нас нет протестной массы, гражданского сообщества, политических сил, которые будут противостоять агрессии Кремля. Не знаю, понимает ли это Лукашенко, но его политическая и фактическая жизнь будет сильно от этого зависеть.