Сергей Ковалев об уничтожение музея "Пермь-36": Властям не нужна территория свободы

Музей «Пермь-36», существовавший на месте колонии для политзаключенных, прекратил свое существование из-за конфликта с администрацией Пермского края. Некоммерческая организация «Пермь-36» 3 марта объявила о своей ликвидации, а новое руководство мемориального комплекса радикально переформатировало музейную политику, на месте лагеря будет открыт «Музей лагерной истории и работников ГУЛАГа».
Правозащитник, член правления НКО «Пермь-36» Сергей Ковалев, в советское время несколько лет отсидевший в этом лагере, рассказал Открытой России о прошлом пермской спецзоны и о причинах, по которым власти решили ликвидировать легендарный музей.

– Лагерь «Пермь-36» известен прежде всего как часть советской репрессивной системы времен Брежнева. При Сталине он не был так знаменит, почему?

– «Пермь-36» в сталинское время был небольшим лагерьком. Позднее он стал лагерем специального назначения. На зековском жаргоне такие зоны назывались «Красная шапочка», это был лагерь для бывших судей, прокуроров, милиционеров, совершивших уголовные преступления. А в 1972 году «Пермь-36» стала политической зоной. Арестантский контингент туда перевезли из лагерей в Мордовии. Очень тяжелым было этапирование в этот лагерь – стояло жаркое лето, заключенных везли в столыпинских вагонах, в тесноте.

Ни в какое сравнение политический лагерь брежневского времени со сталинскими зонами, конечно, не идет. В сталинских зонах режим был существенно жестче, но были и плюсы. Сталинские зоны были огромными, в каждой содержалось много заключенных – вспомните «Один день Ивана Денисовича», там у главного героя был номер «Щ-854». Да, в такой огромной зоне легче проводить массовые репрессии, но, вместе с тем, невозможно осуществить строгий контроль за каждым сидящим там человеком. А когда я приехал в «Пермь-36», там сидело около 140 человек. Тут каждый из нас каждую минуту был на виду.

Нет, у нас не было побоев или чего-то подобного. Но «перевоспитание» шло при помощи других способов. Нас помещали в штрафной изолятор, ШИЗО, где было очень холодно. Там тебя сажают на особую норму питания, «9-Б» – горячим кормят только через день, и то по сниженным нормам. В дни без горячей пищи ты можешь получить только кипяток, хлеб и 7 грамм соли. Организм фактически в таких условиях вынужден есть сам себя. Сначала он потребляет собственные жиры – в зоне они довольно быстро кончаются. Потом поддерживает свои жизненные функции за счет белков, появляется запах ацетона изо рта. Вы постепенно «съедаете» собственные мышцы. То же самое происходит с человеком во время длительной голодовки. Если на норме «9-Б» вас продержали два полных срока, то есть месяц, вы начинаете ощутимо пахнуть ацетоном.

– А в каких условиях содержались остальные арестанты? Какое у них было питание?

– Питание было скудное и скверного качества. Лично я, как мне казалось, не испытывал голода. Если ты получаешь полную, а не урезанную норму, да еще и передачу, или тебе удалось что-то вынести с длительного свидания, то жить как-то можно. Но когда я посмотрел на свое фото на справке об освобождении, я себя не узнал – это был череп, обтянутый кожей. Единственное более-менее съедобное в зоновском пайке - это обеденный суп. Там полагалось быть мясу, но его там не было, хотя 50 грамм мяса в день нам полагалось. Там отваривались кости, но они заключенным тоже не доставались – из супа их вынимали. Но все же это был нормальный наваристый суп. Все остальное человек с гражданки есть не стал бы.

– Какие виды работ были в лагере?

– Работы были самые разнообразные. Была токарная – у нас в цеху были токарные станки. Но мест на такой работе было немного, меня, несмотря на все мое желание стоять возле токарного станка, к этой работе не допускали. Я работал кочегаром, работал на пилораме, заключенные также собирали детали для утюгов.

Самое тяжелое из того, с чем мы сталкивались в этом лагере, – это, разумеется, не физические трудности, а сам факт лишения свободы, подчеркиваемый произволом администрации – наглым, циничным, часто демонстративным, унижающим достоинство.

– И вот память об этих временах и о преступлениях государства уничтожается сегодня. Причина ликвидации музея «Пермь-36» именно в том, чтобы уничтожить память…

– Да не только! Главная причина ликвидации музея, как я думаю, вовсе не в том, что там показывали барак, где жили зеки, промзону и тому подобное, рассказывали о жизни в этом брежневском варианте ГУЛАГа.

Это все, конечно, важно, но гораздо более важным было то, что об этом музее говорили: «Пермь-36» – территория свободы». Ведь в последние годы это действительно была территория свободы. Там каждый год проводился фестиваль под названием «Пилорама». Там собиралось по нескольку тысяч зрителей, а когда выступал Юрий Шевчук, было больше десяти тысяч зрителей. Были концерты, выставки художников, регулярно приезжали «Митьки» из Питера и другие представители искусства, современного и классического. Регулярно проводились семинары, на которых никто не стеснялся говорить правду о происходящем в России.

Туда же, на этот фестиваль, приходили группы молодежи из организации Сергея Кургиняна – в красных майках с советской символикой. Сам Кургинян там ни разу не появился, но эти юноши и девушки действовали совершенно в его духе, стремились сорвать наши мероприятия разными провластными выступлениями. Надо сказать, что хотя эти группы были инородным телом на наших фестивалях, но их никогда никто не трогал – никто не звал милицию, не выдворял силой.

– Когда стало ясно, что у музея начались настоящие проблемы?

– Сперва начали появляться публикации в местной прессе, совершенно отвратительные, клеветнические в отношении бывших политзеков. Писали, что никаких голодовок не было, что заключенные питались тайком, восхваляли лагерную администрацию. Вся эта ментовская писанина – некоторые авторы публикаций утверждали, что служили в охране лагеря – проехалась и по мне. Про меня писали, будто «этот Ковалев сам отводил людей в ШИЗО» и тому подобную неправду.

Затем уже давление на нас начала оказывать краевая администрация.

Надо признать, что на заре существования музея пермские власти очень сильно помогали. Помещения музея требовали ремонта, ведь после окончания лагерного периода на этой территории наступил период разрухи. Требовались деньги на приведение всего этого в порядок. Строения лагеря числились за пермской администрацией, но сдавались музею в бесплатную аренду. Кое-какие деньги власти выделяли, постоянно велись какие-то реставрационные работы.

Кроме того, это же музей: там были экскурсоводы, научные сотрудники, которым нужно было платить зарплату. В общем, в финансирование вклад пермской администрации был немаленький. Конечно, этого все равно было недостаточно, и мы получали гранты.

Но в дальнейшем к пропагандистскому накату, утверждениям, что у нас там антигосударственное сборище, что устои законодательства трещат по швам, присоединилось и давление властей. С нашей стороны были попытки, иногда, по-моему, даже излишние, договориться с губернатором, в том числе и при помощи Администрации президента. В АП принимали наших товарищей из Общественного совета музея, велись всякие разговоры о том, что нужен компромисс, чиновники намекали, что не надо занимать такую критическую позицию, а надо сократить лекционные программы на фестивале.

В конце концов, правительство Пермского края пожелало вернуть под свой контроль землю и строения музея. Уволили значительную часть сотрудников, стал организовываться «Музей сотрудников ГУЛАГа». Стало понятно, что нашу «Территорию свободы» хотят упразднить, что и произошло.

– Теперь там будет «Музей сотрудников ГУЛАГа». Интересно, а что они там будут экспонировать, о чем там будут рассказывать экскурсоводы?

– Этого я не знаю. Самая большая наша беда состоит в том, что они наложили руку и на наши коллекции, на документы. Это огромное количество экспонатов, огромный архив, к которому никакая пермская администрация никогда не имела отношения.

Самоликвидация «Перми-36» была ведь связана с тем, что нам нарисовали огромный долг: около 600 тысяч рублей. И не было иного пути кроме самоликвидации, объявления банкротства и всех законных последствий, вытекающих из банкротства, а также дальнейших судебных разбирательств. Зная о том, что такое наше российское правосудие, я не думаю, что исход этих судебных разбирательств будет для на нашей НКО благоприятным.

«Территория свободы» просуществовала более 10 лет. Но мы видим, что эволюция нашего государства ведет отнюдь не к свободе. Музей «Пермь-36» кончился. Надо только всем понимать: то, что будет на его месте, – это совсем не музей ГУЛАГа. Возникает нечто, совершенно противоположное по духу музею «Пермь-36». Это будет адаптация представления об истории советских репрессий к нынешней внутренней и внешней политике.

Нас закрыли, нас уничтожили по политическим причинам. Им не нужна «Территория свободы», такова политика нынешних властей. Они утверждают, что какие-то антирусские силы из-за границы заинтересованы в уничтожении страны. Ликвидация музея «Пермь-36» – часть борьбы с этими вымышленными угрозами.